Оправдание

Миша ничего не ответил, только горестно вздохнул. Последние четыре дня ему было плохо, очень плохо. Никогда прежде ему не приходилось совершать подлость такого масштаба, способную привести к столь тяжким последствиям. Но и не совершить ее он не мог. Не мог, потому что безумно любил сидящую в глубоком кресле жгучую брюнетку в сверхкоротком белом халате.

Благосклонности Юли Назаровой Миша добивался долго. Еще на вступительных экзаменах он обратил внимание на смуглую, темноволосую девушку с длинными ногами и пышным бюстом, светящуюся какой-то библейской, семитской красотой. Про себя он называл ее «Юдифь», по имени героини древнееврейского эпоса. Именно такой тип женской внешности всегда притягивал молодого человека, которого природа остроумно наделила чисто славянскими светлыми кудрями и голубыми глазами. Неудивительно, что две его предыдущих девушки происходили из народа, утратившего свою государственность во времена Римской империи и восстановившего ее вскоре после Второй мировой войны. Сама Юля Назарова, впрочем, была русской.

Три года Миша пытался стать для Юли Назаровой чем-то большим, чем просто хороший знакомый, однокурсник. Оказывал ей мелкие знаки внимания. Старался как можно больше бывать в тех же компаниях, что и она. Не пропускал ни одного праздника или просто студенческой вечеринки с ее участием. Передружился со всеми ее подругами, в том числе с самой близкой, Настей Трофимовой. Не позволял себе никаких интимных отношений с другими девушками, а если и позволял, то только в том случае, если имел железные гарантии, что о них не узнает Юля.

Нельзя сказать, что его усилия оставались незаметными для объекта внимания. Редкая женщина, находясь в здравом уме и имея хоть какой-то жизненный опыт, не распознает за три года мужскую влюбленность. Но Миша Григорьев, сын малоимущих родителей, мальчик из провинции, проживающий в студенческом общежитии, немного закомплексованный, немного «ботаник», равнодушный к ночным клубам и не умеющий танцевать, до поры до времени не привлекал активную, бойкую и сексуально раскрепощенную Юлю Назарову. Ей нравились парни мажористого типа, любители ночной жизни, готовые сорить денежными купюрами ради своей девочки. Такие у нее всегда и были начиная с девятого класса. С тех пор количество ее половых партнеров перевалило через второй десяток, а период отношений с каждым из них варьировал от двух часов до двух месяцев. Сексуальный аппетит у девушки явно превышал средние показатели, и молодые клубные парни с купленными на родительские деньги тачками готовы были ее потребности удовлетворять.

Ситуация изменилась к середине четвертого курса. Во-первых, Юля несколько подустала от тусовок и вечно сменяющихся партнеров, ни в одном из которых она не видела интереса к себе как к личности. Во-вторых, сам Миша Григорьев немного пообтесался в Городе, утратил наиболее заметные и отталкивающие провинциальные черты, поднаторел в новомодной индустрии развлечений.

Самым же решающим обстоятельством стало появление у него денег. В маленьком городке на севере области умерли один за другим родители Миши, и в его собственности оказалась двухкомнатная квартира в панельном доме брежневской застройки, которую молодой человек почти сразу же продал. Не бог весть какие деньги, но их все же хватило и на новенький «форд», и на модные шмотки, и на то, чтобы перебраться из общежития в съемную хату и ежемесячно платить за нее по пятнадцать тысяч рублей. Кое-что еще и осталось, и Миша мог позволить себе шиковать по клубам и торгово-развлекательным центрам. Не на очень длительный период, правда…

Отмечать завершение зимней сессии Миша пригласил не только Юлю, но и ее лучшую подругу Настю. Кстати, тогда же он впервые увидел ее брата Максима. Молодого человека у Насти Трофимовой на тот момент не было, она еще приходила в себя после разрыва с Колей Абрамовым и пришла в ресторан с братом.

Веселье в одном из лучших питейных заведений города продолжалось до двух часов ночи, после чего как-то само собой получилось, что Трофимовы оказались в одном такси, а Миша с Юлей — в другом… Уснуть Мише удалось только под утро, а царапины на спине, оставленные ногтями страстной жгучей красавицы, были видны в зеркале еще десять дней.