Мыкола Гнатович выдирает из клуни свежие пучки соломы, а из павлина — перо и дарит мальчику. Павлин возмущённо и мерзко орёт. Ко двору Михайлика на огромнейших лошадях подкатывает Киндрат Омельянович, его отец и хозяин поместья. Мягкою походкой тигра крадётся он в свой двор, пряча что-то под полою пиджака. И, конечно же, приклеивается к бычку. Приглушённо матюгаясь неприличными и бессовестными выражениями, пытается отодрать от одеяния своего соломенное животное, и тут же в вихре перьев (Михайлик уже добрался до толстых роскошных перин), в стиле «Сказок 1001 ночи» перед коварным мужем возникает Мотря.
Мотря: Чого стоїш як пень? Бугаї не нагодовані…
Мотря молниеносно отдирает бычка от мужа и швыряет его во двор Мыколы Гнатовича, затем отнимает у сына курицу и, описывая птицею замысловатые кривые, снимает с верёвок Михайликову работу.
Мотря: Нічого. Попадеш в училище — там тебе хлопці навчать. Вони тобі покажуть бичків. Вони тобі покажуть пір’я!
Киндрат Омельянович не обращает ни малейшего внимания на эту гневную тираду. Выждав момент, когда Мотря отвернулась, он засовывает в будку Бровка какой-то таинственный предмет. Пёс радостно скачет, норовя поцеловаться с хозяином. Мотря, обвешанная богатством: коврами, парчой и перинами, энергично передвигается по двору.
Внезапный рёв моторов. Байкеры проносятся мимо дома, затем возвращаются назад, бесцельно газуя. Мотря выбегает за ворота.
Мотря: Хлопці! Ану, постривайте!
Байкер: Чого тобі, тітко?
Мотря: Хлопці, я вас попрошу, ви старші, візьміть з собою мого. Повчіть його трохи, чи що?
Всё это она вещает типичной полтавской скороговоркой, подпихивает Михайлика, садит его в седло. Михайлик осторожно, с любовью прижимает к себе павлинье перо — подарок Мыколы Гнатовича.
Байкер: Годиться.
Виртуозно сплюнутый окурок летит в роскошные мальвы. Миг, и всё исчезает в рёве, пыли и чаде. Мотря выходит за ворота и смотрит вдаль, как мать казака на картине Дерегуса. Киндрат Омельянович сидит на лаве, словно Будда среди перьев, и с наслаждением, слюнявя палец, пересчитывает толстую пачку банкнот. Перья продолжают тихо и плавно планировать.
Кіндрат Омелянович: Як зимою…
Два отпрыска, бросавшиеся песком, подползают к папаше. Все трое отличаются друг от друга всего лишь размерами.
Старшенький: Папа, а що лучче, пулемет, іли танк?
Кіндрат Омелянович: Танк лучче. По пулемьоту раз вшквариить, і — харош. А танк — броненосець. Йому не страшно.
Отец и дети сидят рядком, как Будды в китайском храме. Киндрат Омельянович продолжает пересчитывать деньги. В собачьей будке Бровко, рыча и повизгивая перекатывает лапами, бутылку шампанского, пытаясь её открыть. Во дворе Мыколы Гнатовича лежит соломенный бычок. Мыкола Гнатович с интересом рассматривает его устройство.
Пріська: Замість бичком бавитись, ти б краще пішов та соломи набрав. А то вже все із клуні повисмикував! І то ж, хіба — Михайлику?
Микола Гнатович: То ж дитина. Хай бавиться. Нам би з тобою, бабо, хоч такого!
Баба огорчённо идёт в огород. Мыкола Гнатович, обмотавшись удавом поудобнее, встаёт с лавы.
Микола Гнатович:
Удав похотливо высовывает кончик языка.
Кіндрат Омелянович:
Микола Гнатович: Ніт. Він мишей зовсім не чіпа. Взагалі, Кіндрате Омельяновичу, з мишами треба поводитись так, як хочеш, щоб миші поводились з тобою.
Мыкола Гнатович идёт со двора. Павлин распускает хвост, салютуя хозяину. Киндрат Омельянович с омерзением плюёт ему вслед.
Возле сельмага. Степан Чарльзович и Свирид Опанасович сидят на корточках. Их велосипеды небрежно брошены в грязные бурьяны. На телеграфном столбе висит рупор сельского «брехунца», монотонно и сладко бормочущий «Казки дідуся Панаса». Всё живое к этому времени либо умерло от жары, либо медитирует в короткой тени, как, например, одуревшие куры и два наших героя. Маленький сельский хлопчик с соплями, похожими на уздечку лошади, слушает их дебильные рассуждения вперемешку с не менее дебильными историями дедуся Панаса, одновременно чертя палочкой в пыли загадочные каббалистические знаки.
Степан Чарльзович: Ви чули новину, Свириде Опанасовичу? Мериканський авіаносець взірвався.
Свирид Опанасович: Много загибло?
Степан Чарльзович: Геть усі. Тілько боцман успів зіскочити. Хоча пальці йому на нозі геть чисто поодривало.