Описание Западной Сибири

1701 статьей XIV тома Свода законов, издания 1842 года и высочайше утвержденным в 1845 году положением Комитета гг. министров выезд из места водворения воспрещен исключительно лишь государственным преступникам, верховным уголовным судом сужденным. Но как преступник политический, сужденный в 1827 году обыкновенной Комиссией военного суда в Оренбурге и никогда ни к каким разрядам государственных преступников не принадлежавший, я, еще бывши в Петровском заводе, пользовался полной свободой выезда и занятий у частных лиц. По издании же Правил, высочайше в 1845 году утвержденных, я обратился тотчас с просьбой к тогдашнему генерал-губернатору Восточной Сибири, ходатайствуя об утверждении за мной права выезда и занятий у частных лиц. Просьба моя была тем более основательна, что сам генерал Рупперт разрешал мне часто и неоднократно выезд за несколько сот верст от места моего водворения уже после издания Свода законов 1842 года, и что с его же согласия я служил по комиссионерству откупа гвардии капитана П.П. Энгельгардта, с коим ездил по краю, а потом по золотопромышленным делам у графини А.А. Толстой и у князя М.А. Дондукова-Корсакова. Оставалось утвердить за мной окончательно перечисление вновь в разряд политических преступников, в коим я состоял до февраля 1829 года, живши на свободе в Нерчинских заводах. Если же меня и всех других, в то время в заводах живших, и причислили на десять лет (до июля 1839 года) к каземату государственных преступников в Петровске, то это была общая временная мера предосторожности, что доказывается тем, что когда 1 высший разряд декабристов был освобожден и каземат уничтожен, нас, простых политических, передали опять в горное ведомство, в коем снова мы пользовались полной свободой выезда. Следовательно, положение 1845 года ко мне вовсе не применялось, и право разъезда и службы [у] частных лиц не могло быть у меня отнято без явной несправедливости. Однако это послужило поводом к нескончаемой переписке. Попавши со своей просьбой в самый разгар ревизии, последствием этого было то, что генерал Рупперт оставил ее без движения. Я обратился лично к ревизовавшему сенатору. И.Н. Толстой приказал местному окружному начальнику Шапошникову (что ныне иркутский губернский прокурор) непременно и немедленно предоставить в Иркутск о выдаче мне вида на разъезды, но ответ опять затянулся, а когда я чрез сестру мою в Москве и чрез сенатора М.Н. Муравьева просил в Петербурге непосредственно, мне ответили, что моя просьба не встретит препятствий, но что для этого необходимо представление генерал-губернатора. Между тем генерал Рупперт уехал, я был переведен сюда, и вся эта четырехлетняя переписка не привела до сих пор ни к какому результату.

Когда же я имел счастие лично принести вашему сиятельству мою благодарность за первую милость, Вами мне оказанную, я не мог утруждать Вас никакой просьбой. Милостивое покровительство Ваше – есть награда высшая, даруемая известности постоянного неукоризненного пребывания в краю, известности благонадежного образа мыслей и поступков. Посему и о казенном пособии утруждать Вас непосредственно ранее года я не решился и о предоставлении мне права выезда и занятий у частных лиц на основании изложенного мною хода всего этого дела я не решился тоже доселе. Теперь же, прожив здесь неукоризненно полтора года, имея здесь свой собственный дом[4], семейство, полное хозяйственное обзаведение, неукоризненный в своем образе мыслей, а что всего выше – уже взысказанный милостивым вниманием и покровительством Вашими, я могу повергнуть теперь на милостивое воззрение вашего сиятельства эту просьбу. Разрешение ее представило мне теперь настоятельную необходимость. Оглохши с 1846 года вследствие нервической горячки, я по обстоятельствам моего переезда с края на край Сибири и забот, с этим сопряженных, не имел возможности правильно лечиться, хотя в первые года излечение еще возможно. Ныне сделавши консультацию в Москве, я вижу из нее, что здесь нет никаких средств лечиться. Мне необходимо или ехать лечиться в Тюмень, где есть хорошая вольная аптека и искусный медик, или в Тобольск к Вольфу, а в случае необходимости сделать мне операцию прободения слухового тамбура я должен буду съездить в Омск, потому что лишь в Омске могу найти высшие медицинские пособия и советы. Итак, получение права выезда мне дорого как и в отношении моей тяжкой болезни, так и потому, что, получивши облегчение, я могу опять с пользой для себя и своего семейства заняться у частных лиц, что уже и было мне предложено в прошлом месяце по акцизно-откупной части с местом ревизора по округу.