Операцию «Шторм» начать раньше…

13. Заключение. Мы, возможно, переживаем период, когда Советы пытаются подтолкнуть афганскую политику в направлениях, которые могли бы прекратить рост внутренней оппозиции и уменьшить внутреннюю и внешнюю враждебность по отношению к нынешнему режиму, чтобы Москве не пришлось оказаться перед лицом афганского обращения за прямой военной помощью. В то же время заявления советских высокопоставленных лиц и признаки увеличивающегося советского военного участия дают возможность предполагать наличие параллельной политики, цель которой — гарантировать будущее революции, хотя, возможно, и без нынешнего состава афганского руководства.

Амстутц».

10 сентября 1979 года. Ташкент.

— Сначала должен умереть ты, Хабиб Таджибаевич, а уж потом только этот человек. — Полковник Колесов показал Халбаеву фотографию пожилого мужчины с благородной сединой в волосах. («Тараки», — знал комбат по газетным снимкам президента Афганистана.) — Вернее, скажем так: что бы ни случилось там, куда вы летите, но мы поймем тебя лишь в одном случае: если этот человек погибнет, то значит, ни твоего батальона, ни тебя самого уже нет в живых. Извини, но...

— Короче, отвечаю головой. — Комбат взял в руки фотографию, более внимательно посмотрел на Тараки.

— Да. Задачу по охране поставил лично Леонид Ильич Брежнев. Всё. Работаем по второму варианту. Я сейчас в штаб округа, потом к вам на аэродром...

— Ясно, — кивнул Халбаев, возвращая снимок. Наконец-то все стало на свои места с его батальоном. Не дай Бог еще кому-нибудь оказаться в подобной ситуации: полгода упорнейших тренировок, а зачем — одни догадки. Офицеры, не говоря уже о солдатах, думали, что он хоть что-то знает из их будущего, а ему обо всем — одновременно о батальоном. Ладно, охранять так охранять, умирать так... Короче, задача поставлена, будем выполнять.

— По машинам! — крикнул застывшему на плацу батальону.

Не было дела в этот день ташкентцам до колонны шестьдесят шестых «газонов», выбирающейся из городских улиц в сторону военного аэродрома. Может, пришли самолеты с продовольствием, а может, и подготовка к параду 7 Ноября началась — военные жуть как любят парады. Как в той песенке: «Я бы землю одел всю в плац, я бы выдал всем сапоги...»

Словом, шла колонна, тыркаясь у светофоров, дергаясь на поворотах, шла с включенными фарами, с машинами ВАИ впереди и позади — все, как обычно. Кому могло прийти в голову сопоставить их движение с прибытием в Москву из Гаваны афганского лидера и исчезновением со страниц газет информации из Кабула.

Единственное, что мог бы при желании приметить опытный глаз в движении колонны, — не свойственную поездкам по городу сосредоточенность солдат, их очень загорелые лица. Такой загар не заработаешь на плацу или в поле, а главное, что практически все сидевшие в машинах были вроде бы одной национальности.

Но для этого надо было смотреть, анализировать, а машины как бы то ни было, но шли все-таки быстро — поди усмотри выражение лиц и разрез глаз. Да и, если честно, народ стал чаще видеть солдат на колхозных полях, в грязных котлованах на городских улицах, таскающих ящики в магазинах, подметающих тротуары. С чем-то серьезным армию уже трудно было сопоставить, в разговорах о ней все чаще всплывала фраза: «Война — это слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным». Говорилось это опять же без особого смысла, ради красного словца: Брежнев одну за другой получал награды и премии за укрепление мира, газеты страха не нагоняли, и вероятность войн в обозримом будущем свелась к нулю.

В принципе так и можно было бы думать, если бы на этот раз не шла колонна с «мусульманским» батальоном. А сидевший в первой машине Халбаев, кажется, чаще посматривал на часы, чем на дорогу. Батальон начал работать по второму варианту: личный состав без техники, вылет из Ташкента. Из всего наработанного за полгода — самый легкий, и единственное, что смущало и подстегивало, — время. На аэродром-то они успеют, но ведь надо еще переодеться в афганскую форму, хотя бы еще раз поговорить с людьми. Вроде научились за это время понимать друг друга с полуслова, но сегодня, когда пришел приказ сдать все документы, партийные и комсомольские билеты и, вообще, вытряхнуть все из карманов, до последнего клочка русской бумажки, батальон притих. Значит, пришел их час. Каким он станет? А когда еще при солдатах начали опечатывать и двери казарм, послышались нервные шуточки про отпущение грехов и списывание со счетов. Словом, как бы то ни было, а все это — лишнее напряжение. А оно сейчас ни к чему.

Наконец показался аэродром. У ворот, зелеными створками захлопнувших дорогу на него, рядом с дневальным стоял Василий Васильевич. Быстро обернулся.

— Товарищ полковник, — не дожидаясь, когда машина остановится, спрыгнул на землю Халбаев. — Батальон...

— Вижу, — остановил Колесов. — В общем так, Хабиб Таджибаевич, даем отбой. Пока все откладывается. Возвращайте колонну назад.

— Так, может, здесь подождем? Там уже все опечатано.

— Нет, ты не понял. Откладывается не на час и не на два, а может... навсегда.