Чудо пришло с севера. Потянулись в Афганистан колонны с мукой, рисом из Советского Союза. Правда, докладывали потом советники, когда стали делить, распределять продукты, не оказалось под рукой самого малого — обыкновенной мелкой тары. Зато тут же отыскались американские коробки, небольшие мешки. И сыпалась русская мука в мешки с американской эмблемой и английскими словами, и развозилась по кишлакам и пастбищам, и молились афганцы гербу и флагу Соединенных Штатов. Но не до этих, казалось бы, мелочей было советским людям, а тем более афганцам. Главное, поддержать народ, а с остальным сочтемся и разберемся потом. Не случайно в конце сентября совпосол Александр Михайлович Пузанов передал в МИД запись беседы с послом Индии в Кабуле Сингхом: «Вначале посол сказал, что, находясь в Москве, из бесед с советскими руководителями А. Б. Ванджпаи (министр иностранных дел Индии. —
Не все ладилось у кабульского правительства и с духовенством. Народ продолжал верить муллам больше, чем секретарям партийных комитетов. Мало кто из священников открыто и безоговорочно поддержал революцию, а после конфискации у них земель число священнослужителей вообще уменьшилось: стали уходить они в Пакистан. Правительство махнуло рукой — обойдемся без них, словно забыв, что слово муллы для мусульманина — закон.
— Новое правительство не ходит в мечети, — как святотатство передавалось из уст в уста.
Агитаторы, противостоявшие этому, были, как правило, молоды и горячи, и их или не слушали, или просто убивали как неверных, идущих против воли Аллаха. Листовки же, которые они приносили, все равно попадали к муллам: кроме них, в округе читать все равно почти никто не умел. А уж те читали то, что нужно.
Именно после таких «прочтений» появились в Афганистане и ответные листовки, впервые за все века призывавшие бороться против русских.
Не принесло авторитета новой власти и такое новшество, как создание партийных ядер. Коммунисты, опасаясь за жизнь многочисленных родственников, просили направлять их на работу в другие провинции. Началась великая перетасовка: формировались партядра и направлялись в различные регионы страны. Партийцы, не имеющие корней в своей зоне ответственности, не знающие людей, обстановки, настроений, не имели и авторитета. Они были большей частью «короли на день», так как ночью вынуждены были запираться в уездных комитетах и ощетиниваться оружием до утра.
Вселяла надежду лишь некоторая стабильность в партии после того, как 5 июля лидеры «Парчам» были назначены послами и выехали из страны. А арест Кадыра и последовавшее тут же увольнение из вооруженных сил около восьмисот командиров всех рангов, от генерала до сержанта, позволили говорить об единстве и среди военных. Роль министра обороны взял на себя Тараки, хотя все прекрасно понимали, что и этот воз будет везти на своих плечах его любимый ученик.
— Товарищ Тараки, сколько же можно на одного человека взваливать? — спрашивал Заплатин, перечисляя обязанности Хафизуллы Амина к тому времени: заместитель премьер-министра, министр иностранных дел, секретарь ЦК, член Революционного совета.
Улыбался Тараки:
— Товарищ генерал, у нас в Афганистане нет такого другого человека, как Амин. Если ему еще одно министерство дать, он сможет работать и там. И пусть работает.