Операция «Зомби»

Я взял со стола ключ и спокойно закрыл дверь. Крепкая дверь. Ногой такую не вышибешь ни с той, ни с другой стороны. Рамка из металлического уголка по двери и по косякам, шесть цилиндрических язычков замка. Мы отгородились от опасного возбужденного соседства. Хотя бы на время отгородились. Положение изменилось. Только непонятно, в лучшую или в худшую сторону. Раньше нас закрывали, теперь мы закрылись. Ничего принципиально не изменилось, кроме появления заложника.

Заложник... Глубокоуважаемый дедок-профессор... К нему я и повернулся:

– Ну что?

– Что? – переспросил он, уже не изображая из себя добренького, всепонимающего дедка. И стало понятно, что он гораздо моложе, чем показался вначале, гораздо сильнее и, конечно, опаснее. И голос стал совсем иным – вызывающим, озлобленным, хотя и не испуганным. Перед нами была обыкновенная крыса, затравленная, загнанная в угол и не имеющая возможности сопротивляться. Даже оскал при произнесении простейших звуков появился крысиный. А он надеялся, что сможет сопротивляться. Он очень надеялся на это...

Только на что именно он надеялся?

– Не получилось? – Я смотрел ему прямо в глаза, придавливая тяжестью своей мысли, своего знания и проникновения. Прорвавшись раз, чтобы воздействовать на толпу охранников, мысль теперь силу набирала и набирала, стала самоподпитывающейся величиной.

– Про что ты, сынок?

– Я видел, как ты стремился и их остановить, и Пулатова заставлял руки разжать. Но не хватило у тебя сил на две задачи. И вообще ты рывками действовал, истерично. Метался...

– Видел?

– Видел.

– Ты видел? Или ты так думаешь?

– Я видел.

У дедка вдруг округлились глаза. И что-то в них произошло, взгляд трансформировался из только что испуганного и озлобленного в удивленный и восхищенный, страстный и заинтересованный.

– Что ты, сынок, видел? Как ты, сынок, видел? Не обманывай старика. Невозможно увидеть торсионные поля ...

– Если можно увидеть при желании Елисейские Поля, почему же нельзя увидеть торсионные? – спросил я, совершенно не понимая, что имеет в виду дедок-профессор, но смутно догадываясь, что разговор идет о тех силах, которые только что куролесили вокруг моей головы. Он понял меня дословно. Я же видел их не глазами, я ощущал их присутствие.

– О чем вы говорите?

Пулат наконец-то разжал хватку и выпустил дедка из дружеских объятий. Конечно же, он и не собирался ломать тому шею, хотя при выстреле такая возможность была вполне реальной: состояние аффекта плюс непроизвольное болевое сокращение мышц – и готово. Одного короткого рывка вполне хватило бы. Профессор, похоже, понял это и почти с нежностью потер шею ладонью. Железные лапы маленького капитана ему пришлись не по вкусу.

– Мы говорим о торсионных полях, – сказал я так, словно отлично знал, что это такое, чуть ли не прогуливался по ним с газеткой в руке, поджидая весьма даже симпатичную подружку, – аналогия с Елисейскими Полями, единожды произнесенная, застряла в голове прочно. На самом деле я где-то и когда-то слышал этот термин, но не сумел вспомнить, что он означает.

– И что на этих полях растет? – А у Виталия свое видение слова, свой ассоциативный образ, поскольку все люди, а не я один, мыслят не буквенными символами, а ассоциативными. Впрочем, это и неудивительно. Сколько его помню, а помню я его достаточно давно, Пулат отсутствием аппетита никогда не страдал, точно так же, кстати, как и наличием жировых отложений. Организм усваивал пищу полностью. Очевидно, местный рацион, неизвестно кем регламентированный, его не слишком устроил, и мысли вернулись к пище непроизвольно. Если есть поле – торсионное, или колхозное, или еще какое-нибудь фермерское, на поле что-то должно расти. И это что-то вполне можно съесть.

Профессор фыркнул от такой вопиющей неграмотности отставного офицера. Моей аналогичной неграмотности он пока еще не уловил и потому повернулся прямо к моему товарищу:

– На торсионных полях растет информация! – сказал он почти торжественно, но почему-то не поднял вверх – в виде восклицательного знака – указательный палец.

– Ни разу не видел зайца с балалайкой, – без раздумий отпарировал Пулат в ответ на сомнение в его интеллектуальных способностях, промелькнувшее, должно быть, у профессора во взгляде. В переводе на общечеловеческий язык его фраза называется – «Сам дурак!»

Контрвыпад несколько остудил профессорский возвышенный пыл, и я посчитал нужным вмешаться якобы на стороне старейшего и более умудренного знаниями:

– Объясни, дедок, неразумному капитану...

Дедок с распростертыми объятиями кинулся в расставленную ловушку, просвещая заодно и второго капитана, но того не ведая.