Операция "Ы"

Невысокого росточка, щупленький, как однодневный цыпленок из пригородного инкубатора, спрятавшийся от холода в большую собачью доху, человечек весьма неопре­деленного возраста стоял за прилавком одного из рыноч­ных рядов и предлагал вниманию приценивающейся пуб­лики образцы своего искусства.

Следует сказать, что перед нами непризнанный ху­дожник, каковым он себя считал. Художник, чьи творения неожиданно нашли своего потребителя.

Гипсовые копилки в виде разномастных кошечек. Они выстроились в ряд и окидывали проходившего своим неми­гающим взглядом. Стало быть, это были образцы приклад­ного искусства. Прикладного в том смысле, что народ частенько прикладывал к нему руку, когда опускал в щель на голове у кошечки очередную монетку в копилку на черный день.

Копить на черный день было принято почти у всех горожан славного города Энска.

А еще человек в собачьей дохе представлял вниманию покупателей свои нетленные полотна.

Выполненные на плотной бумаге, по краске закреплен­ные бесцветным лаком, они представляли композиции из лебедей и русалок.

Русалки были, как и положено русалкам, до пояса нагими, все что ниже пояса было в виде рыбьего хвоста. Картина имела название «Русалка» и имела своей преды­сторией вполне литературно-музыкальный сюжет.

Иногда русалок на картинах было две, чаще одна.

Иногда вместо русалок перед озерцом с белыми лебедя­ми сидела дама в белом, и тогда картина так и называлась «Дама в белом у озера с лебедями».

Так что у покупателей был выбор, и достаточно широ­кий, как вы, наверное, смогли убедиться.

Человека, о котором идет речь в нашем рассказе, его друзья и коллеги называли несколько странно: «Трус».

Чем была вызвана столь любопытная характеристика этого художника из народных масс, остается неизвестным и на совести тех, кто так его назвал. Мы же последуем правилу и впредь этого рисовальщика русалок и лебедей станем называть также...

Трус был художником по профессии. Это значит, что эту профессию он сам себе определил и выбрал. С нее он жил, она скрашивала его одинокую холостяцкую жизнь. Искусство было его единственной любовью и супругой. Ей он всецело отдавал свою душу и художественное рвение.

В минуты вдохновения он рисовал одну картину за другой, благо под рукой всегда были шаблоны, и в один присест мог выдать на гора до трех картин, а если для кре­пости вдохновения и руки он мог принять на грудь какие-нибудь несчастные двести граммов, то картины вылетали автоматной очередью из-под его кисти до шести наимено­ваний за раз.

Свободное от малевания время он отдавал своему увле­чению, своему, как нынче говорят, хобби. Оно заклю­чалось в том, что Трус был юристом-любителем. И ежеве­чернее чтение «Уголовного кодекса» было для него чем-то вроде «Отче наш» на сон грядущий.

Вернемся же к кошечкам-копилкам и их творцу в торго­вый ряд Зареченского колхозного рынка.

— Никакого модернизма! Никакого абстракционизма! Картинки сохраняют стены — от сырости, вас — от ревма­тизма! Налетай! Торопись! Покупай живопись! — оглашал всю рыночную территорию Юрист-любитель и Маляр-профессионал.

Народ, благочинно шествуя за квашеной капустой да шматом соленого свиного сала, лишь мельком бросал свой взор на выставленные произведения малевания.

И среди прочих...

Ба!

Кого мы видим?

К прилавку, совершенно случайно, обратив рассеянное внимание на призывный голос продавца, подошел наш старый знакомец — Федя.

Помните Верзилу?..

Нынче он стал совсем не тем, каким был прежде. И все­го-то времени прошло — год с небольшим! А Федор очень изменился. Говорят, перестал много пить. Жене приобрел новое пальто с норковым воротником, детишкам: сыну — трехколесный велосипед, дочурке — куклу Машу.

Совсем другим стал мужик. К жизни интерес появился: стал обустраивать, наново ремонтировать только что засе­ленную квартиру, полученную, правда, супругой от работы.

И вот решил по случаю прикупить в дом что-нибудь такое, для души. Чтобы дома над кроватью повесить, чтоб глазу красивее было, и чтоб жена меньше пилила.

Трус услужливо встретил клюнувшего на его товар покупателя:

— Рекомендую!

И он показал Федору картину, на которой плотная, в розовом теле, русалка возлежала на берегу моря, под раскидистым, усыпанным желтенькими желудями дубом,

— Классический сюжет,— прокомментировал носитель искусства в массы Трус.

— «Русалка». По одноименной опере. Музыка Дарго­мыжского, слова А. С. Пушкина.

Федор не был любителем дамской наготы. Особенно с рыбьим привкусом:

— Срамота! — отрыгнул он и собрался было восвояси и дальше за солеными огурчиками и новым веником для квартиры.

Трус не мог себе позволить упустить уже почти потен­циального покупателя:

— Минуточку!

Федор напоследок, даже устыдил продавца, заподозрив его в том, что рисует, наверное, с живой натуры, а еще хуже — со своей законной супруги:

— Срамота! И смотреть нечего!

— Минуточку, гражданин! — Трус был готов к мгно­венному реагированию на изменившуюся ситуацию.

— Имеется вполне нейтральный сюжет. Рекомендован даже к покупке в детские учреждения.

Трус стал услужливо перелистывать «картины-коври­ки», висевшие одна под другой.