– Когда группа Крюгера высадилась здесь, – продолжал словоохотливый, – никому и в голову не приходило, что это искусственные сооружения. Сам Крюгер в своих отчётах сообщал о сухопутных кораллах. Да и как было поверить, что замки результат творческой деятельности гигантских неповоротливых моллюсков?
– Насколько я помню, – отозвался молчаливый спутник мелиоратора, – это не архитектурные сооружения, а философские концепции.
– На этой гипотезе настаивает Крюгер, – подхватил словоохотливый, – но Хаякава с ним не согласен. Нет, почтенный профессор Токийского университета не отрицает, что слизни Гарроты глубокие мыслители, но он считает, что свои грандиозные интеллектуальные конструкты они держат исключительно в голове…
– Скорее уж – в мантии, – уточнил его собеседник.
– Ах да, конечно… В особой мантийной полости…
Разговор увял. Пассажиры рейсовика Курорт – Гаррота – Венера спешили покинуть маленький космопорт. Удивительная планета со своей ещё более удивительной цивилизацией ждала их. Туристы скапливались у многоместных пассажирских птерокаров. Командированные в распоряжение Исследовательского центра специалисты попадали в дружественные руки встречающих коллег.
Инженер-мелиоратор наскоро попрощался со своим спутником и присоединился к своей туристической группе. Молчаливый вздохнул свободно. Он не принадлежал ни к одной из групп пассажиров. Он не был ни туристом, ни специалистом. Он прилетел на Гарроту не для того, чтобы восхищаться её чудесами, но и не для того, чтобы эти чудеса изучать. У него была совершенно конкретная цель. И его должны были встретить.
– Простите! Не вы ли Томас Нильсон?
Он обернулся. Шатенка среднего роста, спортивного телосложения. Загорелая, в «тропическом обмундировании» сотрудника ИЦ Гарроты. Если бы не усталое выражение карих глаз, трудно было бы догадаться, что этой женщине за девяносто.
– Да, я Томас Нильсон, – сказал он. – А вы Викке Освальдовна?
Шатенка кокетливым жестом протянула гладкую коричневую руку.
– Ксенопсихолог Ужусенене, – представилась она. – Мне передали, что вы хотели меня видеть. Слушаю вас.
Нильсон с выражением беспомощности оглянулся.
– Простите меня, Викке Освальдовна, – пробормотал он. – Разговор у меня к вам долгий и серьезный… Не хотелось бы вот так… на солнцепёке…
Ужусенене ахнула, прижала ладони к щекам.
– Что же это я?! Хороша хозяйка… Пойдёмте ко мне… Я вас завтраком накормлю, за столом и побеседуем.
– К вам? – засомневался Нильсон. – Не знаю… удобно ли…
– Боитесь меня скомпрометировать, молодой человек? Напрасно, я уже вышла из этого возраста… Идёмте, идёмте!
Она подхватила гостя под локоток и повлекла к эскалатору. Они спустились на служебный уровень космопорта, миновали глайдерную стоянку, направились к корпусам Исследовательского центра. По пути им то и дело попадались разные знакомые Викке Освальдовны. О чём-то спрашивали, советовались насчёт применения каких-то треллингов, сетовали на застой в шестнадцатом секторе и хвастали прорывом в секторе тридцать девятом. Казалось, что гость и хозяйка никогда не доберутся до жилища ксенопсихолога. Но вот они обошли кубические здания биолабораторий, свернули на дорожку, которая вела к личным коттеджам сотрудников ИЦ.
Викке Освальдовна жила в домике, что стоял на берегу лагуны.
– Ступайте на веранду! – велела Ужусенене. – Там прохладно. Я принесу вам чего-нибудь освежающего…
– Если вас не затруднит, джеймо, пожалуйста, – попросил Нильсон.
– Ни в малейшей степени, – откликнулась хозяйка.
Она исчезла в недрах коттеджа, а Нильсон поднялся на веранду, уселся в плетёное кресло и стал смотреть на Известковый замок, охряной громадой возвышающийся на противоположном берегу.
Было прохладно и тихо, лишь ровный на пределе слышимости гул стоял в воздухе. Нильсон заметил радужное мерцание над лагуной, словно там танцевали мириады крохотных стрекоз. Вернулась Викке Освальдовна, поставила перед гостем бокал с джеймо и снова скрылась в доме. Нильсон взял бокал, пригубил. Вдруг гостю стало не по себе. Кто-то появился у него за спиной, медлительный, неуклюжий даже, но вместе с тем непередаваемо чуждый – не человек и не зверь. Нильсон услыхал хруст ракушечной крошки, которой были посыпаны дорожки на территории ИЦ, и ощутил запах. Скорее приятный… Растительный… Так пахнут лесные ягоды.
Нильсон аккуратно поставил бокал на столик, выскользнул из кресла и повернулся лицом к неведомому.
Перед ним был гарротянин. Огромный, с корову величиной, сухопутный моллюск-мыслитель. Оставляя позади себя быстро подсыхающую полоску слизи, он приближался к веранде. Туловище его студенисто колыхалось, а на передней части, которую весьма условно можно было считать головой, поблёскивал шлем-передатчик мыслительных волн.
– Не бойтесь, Томас, – сказала Ужусенене, появляясь на веранде с подносом, уставленным разнообразной снедью. – Это всего лишь Оскар. Здешний сапиенс. Барух Спиноза и Фридрих Ницше в одном… Что у него там есть?
Гость принуждённо рассмеялся.
– Не знаю, – пробормотал он. – Я не знаток…