— Триста шестьдесят восьмая стрелковая дивизия, — сказал, — наступает на правом фланге Седьмой армии. После прорыва обороны финнов на северном берегу Свири части правого фланга начнут стремительное преследование и уничтожение врага на всем протяжении дороги Вознесенье — Шелтозеро — Петрозаводск. Задача вашей группы комсостава: возглавить, вооружить, подготовить к боевым действиям созданный Тучиным отряд; совершить скрытый рейд в тыл финской армии, в район Шелтозерской пристани, и там сделать все возможное, и невозможное — тоже, чтобы отрезать ей путь для отступления в Петрозаводск по Онежскому озеру. Вы понимаете, товарищи, что это не что иное, как попытка разгрузить столицу от излишних боев и разрушений…
В Девятинах мало что изменилось с того тревожного для Горбачева августа сорок третьего года. Вот, пожалуй, рядом с флюгером повис на мачте полосатый мешок, похожий на рукав матросской тельняшки. Да в дальнем конце поля не паслась коза Марта, привязанная к колу парашютным стропом. И не было бабки — предсказательницы: «Как в Заговенье дождь, так две недели дождь, нет дождя, так до самого Успенья — ведро…» И другим было небо — как будто и не несло на Девятины гарь свирской битвы, — высоченное, бодрое небо.
И третьи сутки без дела. Андропов, на чем свет стоит, клял командира пятого отдельного авиаполка ГВФ Опришко. Ежедневно, да не по разу в день, связывался с ним из Вытегры по телефону — свободных крыльев у Опришко не было. Из Центра сообщали, что Тучин засыпал радиограммами — оружия, оружия, оружия, да и, кажется, махнул рукой: «Действую!»
24-го июня Введенский буквально на абордаж взял присевший для заправки ПО-2. На штурманское место уложили грузовой мешок с автоматами, под плоскости крыльев подвесили две похожие на мотоциклетные люльки кассеты. В левую ногами вперед запихали Бандурко, а Введенский в правую не влезал: на спине парашют, на груди вещмешок — финский, пехотный, с трубчатыми ребрами. Вырвал железяки — пошло. «Карету мне, карету!» — И захлопнулся люк.
А летчик долго возился с замком-электросбрасывателем, снятым с «Юнкерса-88», проверял трофейную систему, нажимал кнопки, хлопал люками. Введенский заснул.
Очнулся от толчка — сработал электросбрасыватель. Он машинально рванул кольцо и… плюхнулся носом в землю.
— Мировой рекорд, — грустно говорил Бандурко. — Хоть по Шапошникову и Вальцеву, хоть по Малинину и Буренину считай, а метровую высоту никто еще с парашютом не прыгал.
Не взлетели — не подошла марка бензина, и другого на аэродроме не было.
…Через несколько дней Андропов принес из Вытегры весть: пала «Онежская крепость», освобожден Петрозаводск!
— А Тучин? Какие вести от Тучина? — волновался Горбачев.
— Последняя радиограмма двадцать первого. На вызовы Центра не отвечает…
В ночь с 21 на 22 июня Тучина разбудил Мартьянов. Просил отпустить до утра в Залесье, к жене. И голос дрожащий, и вид жалкий.
— Что, не спится?
— Вторую ночь — как бревно на воде: лежать лежу, а утонуть не могу…
— Может, болит чего?
— Да нет, спасибо, здоров, вполне здоров.
В понимании Тучина, бессонницей люди страдают либо из-за болезни, либо из-за трусости.
— Со мной Яков Фофанов пойдет, — добавил Мартьянов, сознавая, видно, что одного, без присмотра, Тучин его и на шаг не отпустит.
— Ну что ж, двигай, — сказал кисло, но к утру, чтобы быть в отряде…
В десять утра приехал на велосипеде Николаев, запыхавшись протянул записку. Почерк Мартьянова:
«Дмитрий! Разреши уничтожить двух финских полицейских — угоняют лошадей…»
Рубанул перебитой рукой — треснула повязка и на плече сморщилась, на шее белый, красный след.
— Это опасный человек, Алексей. Ему нужен подвиг, а для подвига все меньше дней… Ему, видишь, надо из национального батальона прямо в национальные герои, и ему плевать, что своим геройством он может поставить под удар безоружный отряд… Ах ты, вояка, мать тебя за ногу!
На обороте записки зло черкнул:
«Категорически запрещаю. Немедленно в условленное место».
— Передай. Скажи, если пальнет, руки обломаю… А ты чего такой квашеный, Алеха?
— Так. Плохой сон приснился… Бабу голую видел, в бане.
— Сочувствую, — рассеянно сказал Тучин. — Гони. Алеха, время не ждет…
Мартьянов объявился в родных местах неожиданно: умер в Залесье тесть. Однако миновали дни скорби, а представитель «батальона соплеменников» не торопился доложить о своих успехах. Пришел наконец в сопровождении Николаева и Саши Егорова.
— Я, Иван Александрович, сильно извиняюсь, — холодно встретил его Тучин. — Я очень уважаю покойников, как правило, они хорошие люди… Расскажите, что в батальоне.
— Работа ведется, — неопределенно ответил Мартьянов, но взгляд держал твердо, если не сказать — настороженно.
— Какая?
— Мне удалось собрать кое-какие сведения об укрепленном районе Сармяги. Должен сказать, что более выгодного рубежа для обороны на подступах к Олонцу не существовало.
— Оценка обстановки — дело командования. Факты.