Операция в зоне «Вакуум»

Явгинен взялся нивесть откуда. Никому свою жизнь не выкладывал. Поэтому говорили о нем разное. Одни — что он ингерманландец-переселенец: подняли человека с насиженного места, и он, понятно дело, осерчал. («Вон-ка медведя из берлоги вытронь»). Другие утверждали, что он сидел за политику. И, верно, все было правда — и зверь в нем есть, и убеждения в наличии. Леметти, тот отрыжкой живет, ему бы лошадей на Лиговке держать. Для Феклиста служба — одна радость, вместо денатурата церковный самогон. А этот с убеждениями: «Пришел час мщения». В первый же день оккупации взял винтовку, повел солдат в лес, на облаву. Привели шесть партизан. Видел их в окно, разутых, связанных. Узнал Михаила Курикова, Фотеева. А Явгинен стал помощником горне-шелтозерского коменданта.

— Так на явочку, дорогой, обрати внимание, — почти ласково посоветовал Явгинен…

Потом из Сюрьги, Тихоништы, Калинострова, Федоровской, сбившись к кромкам вязкой дороги, тянулись люди к Погосту. И сравнить эту молчаливую разрозненность людей совсем было не с чем. Вот разве с возвращением с кладбища. Не в троицу и не в духов день. С похорон, когда каждый своими глазами увидел: между этим миром и тем всего-то расстояния в две лопаты с черенком.

Нагнал бабку Дарью.

— Ты, мать, куда? Ай без тебя б не сошло?.. Куда, говорю, шаг чеканишь, Андреевна?

— А куды все, пойгане. Общество идет, и у меня, вишь, вперед коленки-то. Я, пойгане, на выбора завсегда в рядах.

— Это какие ж такие выбора?

— А в депутаты, поди…

— В старосты, мать.

— И пачпорт взяла, и очки для концерту, — словно не дослышала старуха.

Скрюченным пальцем пригласила нагнуться, а в ухо доверчиво выдохнула:

— Дурак! Заместо Аньки чеканю. Аньку зачуланила я, дочку-то, на всякий на случай. Сама, говорю, пойду. С меня на-кось, выкуси, на-кось!

Кулаченко ее, похожий на прошлогоднюю картофелину, свернулся в такой быстрый да ладный кукиш, что хоть поперек живота ломись. И хорошо до чего, так в охотку смех случился — удержу нет.

— Непокоренная ты, моя бабка, непокоренная! — сообщил ей радостно. И снова смеялся до слез — над отчаянным ее кукишем, над дорожной немотой — распутицей.

Не знал, что с этой сходки ему суждено вернуться старостой…

4

Тучин подбросил в костер валежника. Стащил сапог, протянул к огню промокшую ногу. Дождь угомонился, в безветрии замер лес. Минуты, когда человеку все слышно в себе.

…Доклад по-вепсски делал Леметти. О бок с ним за длинным учительским столом сидели Иван Явгинен и в новом офицерском мундире начальник земельной управы района Юли Виккари. Так представил его Леметти — не сразу, по частям, подержавшись перед словом «управа» за рукоятки невидимого плуга, что означало, видно, что рекомендуемый причастен к земле и работодательству.

Листы Леметти держал, ровно и далеко выставив вперед узловатые кучерские руки. Натужно откашлялся, лицо багрово налилось кровью — казалось, зыкнет: «Н-ну, мертвыя!». А он начал тихо, нутром, с почтительной торжественностью:

— Как вы знаете, финны, вепсы, карелы и ингерманландцы когда-то были одним народом, а потом разделились… После этого они жили все отдельно, каждый в своем государстве, и стали разговаривать на разных языках[11].

Но уже сорок лет тому назад стали требовать карелы на своем языке школы, церкви и других национальных выгодных дел. А русские хотели вам ничего хорошего не дать, им хотелось сделать всех русскими.

Тут пришла революция, большевистская революция, и народ поверил, что после этого будет лучше. А пришло хуже, тяжелая пришла жизнь…

Леметти осадил на себя листы. Сильно сгибаясь в корпусе, глянул из-за них слева, справа, вздохнул, потряс щеками — тоска возницы, когда там, впереди за лошадиным крупом, непроезжая дорога…

— Тогда во всех концах Олонца собрался народ на собрания. Хотели сперва свою автономию, свободной свою землю сделать, после чего присоединиться к финской республике. Так собрался народ в феврале месяце 1919 года в Повенце и Олонце. И им хотелось присоединиться к Финляндии. Такие собрания были тогда под весну во всех местностях. И со всех собраний шли просьбы в Финляндию, чтобы пришли на помощь, чтобы они смогли освободиться. В некоторых просьбах говорилось, что большевики отбирают, убивают и мучают. Перешли бы, пишут, на финскую сторону, но им мешают семьи и хозяйство. Поэтому предпринять ничего другого не могут, как молиться богу, чтобы быстрее помощь пришла от Финляндии. Наш бедный народ ждал помощи от Финляндии ежедневно и каждый час. И Финляндия не хотела оставлять вас без помощи. Собрали для этого охотников. Армию добровольцев собрали в апреле месяце в Сортавале, которая ударила всквозь границы. В трех местах ударила армия. Одна часть шла быстро вперед, взяла Видлицу, Тулоксу и Олонецкий город. Другая часть пошла по льду Ладожского озера, взяла деревню Мегры и Свирский монастырь.