Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки

Картины на стенах вызвали удивление: копия знаменитого полотна Ильи Репина «Запорожцы», эскизы акварельного исполнения к гоголевской повести «Тарас Бульба». Все это было явно не современное.

Я спросил хозяина, который наблюдал за моим изучением вещей русского происхождения, откуда эти «сувениры»? Инженер сказал, что это память о войне.

— Трофеи?

— О нет, это подарки… Именно подарки! Я выжидающе ждал продолжения.

— Я ведь тоже участник «восточной кампании». Моя линия фронта проходила в вашем промышленном порту Новороссийск и в Крыму, в Ялте. Как инженер я попал в артиллерийские части, в гаубичный полк. Мы не стреляли на линии фронта, а только по площадям.

Мне в этот момент думалось, что только волею случая мой дедушка из Феодосии не оказался на площади обстрела артиллериста, который теперь был передо мной.

— …В Ялте я жил в квартире старого художника-иллюстратора книг. У него весь дом был в листах ватмана с набросками и законченными работами — в основном акварельные и пером. Блюдо и картины мне подарил старый художник в благодарность за помощь их семье продуктами. Это было запрещено в нашей армии, но я делился с художником, его женой и двумя дочерьми.

Я задумчиво смотрел на картину встречи казаков в степи. Она была выполнена в теплой гамме коричневых тонов. Чувствовалась рука мастера. Кто он, этот художник? Подпись была неразборчива: может быть, Левицкий, а может быть, Линицкий.

До меня донесся голос инженера:

— Я вас оставил у себя специально. Мне хотелось поговорить о том времени, оно давит на меня своей трагичностью. В вашем лице я вижу русских людей, которые великодушны в своем всепрощении, а это могут позволить себе только люди великой нации.

Неожиданно хозяин с болью в голосе обратился ко мне:

— Вы должны простить нас, немцев, и… лично меня. Прощение мне нужно хотя бы для частичного душевного спокойствия. Я прошу вас об этом.

Я тронул за руку старого инженера с артиллерийским прошлым в знак примирения.

Контакт с «Мавром» получил развитие через Решке, который часто бывал в Москве. Время от времени я обращался к «Мавру» с просьбами по информации, иногда весьма узкоспецифичного характера, или в отношении образцов, особенно в области специальных новых пленок и композитных материалов. И хотя просьбы бывали чаще всего деликатного характера, «Мавр» был аккуратен: «Орднунг ист орднунг» — «Порядок есть порядок». Заказ на очередную партию оборудования мы использовали для ввоза в Союз аппаратуры строгого эмбарго. Контракт с «Мавром» стал прикрытием для запрещенного товара.

Семидесятые годы для советской космической программы — это время работы людей в открытом космосе. Специальное конструкторское бюро работало над созданием скафандра для выхода космонавтов за пределы космического корабля.

К разведке обратились с просьбой помочь в решении проблемы отдельных узлов при разработке космической одежды. Мне досталась часть задания, которая касалась проблемы изготовления одного из слоев ткани скафандра. Ведь его конструкция — это многослойный пакет из прочных и гибких оболочек. В задании речь шла о верхнем прочном синтетическом материале, защищающем внутренние части скафандра от механических повреждений.

Нужно было раздобыть оборудование и ноу-хау для изготовления этого синтетического материала, а точнее — производства борного волокна, которое лежит в основе синтетической ткани. Здесь мне пригодились беседы с моим канадским источником «Важаном» — кое-что по созданию тканей я узнал от него.

Я обратился за советом к «Кондо». Как и для меня, для него направление работы было совершенно новое. Более того, фирмы-изготовители в Японии отсутствовали, но некоторые из них могли разработать технологию, используя информацию из США.

«Кондо» нашел японскую фирму, которую удалось уговорить взяться за создание нужного оборудования, конечно, в строгой тайне. Затем начался поиск путей по выходу на информацию из НАСА, вернее, на фирмы-поставщики оборудования и изделии для НАСА. Такая фирма в Японии также нашлась, но она не собиралась делиться информацией с «Кондо», но готова была продать ноу-хау, полученное в США в результате промышленного шпионажа.

Наконец, после полугода работы, на переговоры в Москву приехали специалисты и коммерсанты. Сумма, конечно, была значительно завышена: наша сторона оплачивала усилия по добыче информации, по изготовлению и по ноу-хау, за секретность сделки, за риск попасть в «черные списки» КОКОМ, за фиктивный контракт… Но это нужно было для науки и престижа Страны Советов, которую не подпускали к мировым достижениям в области космоса.

С нашей стороны присутствовали специалисты из секретного конструкторского бюро — фирмы «Звезда». Они выступали от имени Министерства химической промышленности.

Первые встречи — технические переговоры: уточнение спецификаций и характеристики отдельных узлов оборудования. Когда дошли до обсуждения контрольно-измерительной аппаратуры, переговоры зашли в тупик — японские специалисты отказывались назвать назначение и параметры десяти приборов, заявляя, что это относится к ноу-хау.