Операция «Цитадель»

– Немцы обещают позволить нам сформировать до десяти дивизий.

– Не думаю, что они решатся на такое. Боится Гитлер наших русских дивизий, где бы они ни находились. Что по ту, что по эту сторону – боится, и все тут.

– Это он раньше боялся, – нервно отреагировал Власов. – Раньше, понимаешь? Тогда у германца политика была иная, и виды на победу – тоже иные. Но теперь все изменилось. Теперь фюрер готов передать мне многих пленных, перебежчиков, даже часть остарбайтеров. И технику – тоже. Как только подготовку свою закончишь, к себе переведу.

– Нет. И не думай об этом!

– Что значит «нет», в стремени, да на рыс-сях?!

– Не пойду я к тебе, Власов. Как говорят, отходилось-отлюбилось.

– Если ты в этом смысле, то я не в любовницы тебя зову, если уж ты считаешь, что отходилось-отлюбилось. Кадрами у меня заниматься будешь, тогда уж о повышении в чине подумаем.

– Нет, Власов, не пытайся меня вербовать. Не пойду я во второй раз во «власовцы».

И опять генерала резануло это ее обращение – «Власов». Никогда раньше Мария к нему так не обращалась.

– Не пойму я тебя, Мария. Ведь теперь это уже будет наша, русская, армия! Куда ж тебе? Со своими, русскими, все же лучше.

– А мне и с теми, и с теми – по всякому бывает, – скабрезно ухмыльнулась Воронова, но, словно бы опомнившись, тотчас же согнала эту ухмылку. – Где свои, но те, что хуже чужих, и где чужие, с которыми еще кое-как можно ладить, – с этим мы, Власов, уже после войны разбираться будем. Да только хватит с меня новгородских да волховских болот, генерал, – еще жестче ответила Мария.

– Странно слышать такое от тебя, Воронова, – впервые за все время встречи назвал он ее по фамилии, как обычно называл в расположении армии, при посторонних.

Смуглолицая, широкоплечая, с округлившимися щеками, она представала сейчас перед генералом совершенно не той разбитной поварихой, которую он в свое время откровенно насиловал в сарайчике, на окраине какого-то лесного хуторка. Однако насильно Воронову пришлось брать только в первый раз, после этого она стала вести себя с такой прямотой и непосредственностью, словно они женаты уже много лет. В большинстве случаев она сама выбирала и время, и место, в котором можно было уединиться.

А поскольку сделать это в условиях штаба армии было непросто, случалось так, что они несколько раз рисковали быть застуканными на месте «преступления». Однако всякий раз Воронова вела себя на удивление храбро, а со временем оказалось, что ей попросту нравится отдаваться вот так, ежеминутно рискуя. Она словно бы не понимала, что рискует своей репутацией не она, а командарм, над боязливостью которого она еще и подтрунивала.

* * *

Однако так было раньше, там, в лесах под Волховом. А теперь перед ним стояла лейтенант вермахта. И в выражении ее лица, во взгляде, в манере держаться уже проявлялось что-то офицерско-вермахтовское – холодное, надменное и… отталкивающее.

– Может, мой отказ служить в русской армии кажется тебе странным, однако намаялась я с тобой. Так намаялась, что с меня хватит. И когда ты с остатками своей Освободительной армии вновь окажешься в окружении, но теперь уже в окружении красноармейцев, водить и спасать тебя по окрестным лесам придется уже твоей Хейди.

– Этой не придется.

– Вот видишь… – неопределенно как-то молвила Мария, а немного помолчав, добавила: – Но хотелось бы видеть, как у нее это будет получаться. Кстати, как хоть она в постели? С ней у тебя лучше выходит, чем со мной? Не ехидничаю, просто спрашиваю.

– Сейчас мы говорим не об этом, – резко осадил ее Власов. – Если передумаешь, сразу же дай знать. Не хочешь в кадровики, в разведотдел армии определю, женщинами-разведчицами командовать будешь. Сразу же «капитана» присвою.

– Я ведь уже сказала: не пойду я в твою Русскую освободительную, чтобы во второй раз «власовкой» становиться. Хватит с меня. И еще скажу тебе, генерал: не верят уже в твою Русскую освободительную. Никто не верит: ни русские, ни германцы. Припоздал ты с ней. В сорок втором создавать надо было.

– Не от меня это зависело. Не позволяли мне.

– А теперь позволяют? Знаешь, что теперь тебе позволяют? Повести десятки тысяч русских на скорую, верную и совершенно бессмысленную гибель. И вести их на эту гибель или не вести – теперь это уже зависит прежде всего от тебя, Власов. Тут уж ты свои грехи на фюрера не спишешь.

Генерал достал портсигар, открыл его, закрыл и вновь открыл. Хейди настолько резко пресекала его тягу к курению, что даже с Марией он курить уже побаивался.

– Правильно делает, что запрещает, – уловила суть его маеты Воронова. – Тем более, что она еще и врач. Но, чтобы не мучиться, лучше закури.

– Мне долго не сообщали, где тебя держат. Несколько раз пытался выяснить, но ты знаешь, как здесь…

– Да и не очень-то удобно было генералу, командарму РОА судьбой какой-то там поварихи интересоваться, – подсказала ему Воронова.

– А потом жизнь закрутила…

– … А тут еще немка. Не в обиде я, дело житейское. – Мария опустилась в кресло, но буквально через минуту вновь поднялась и потянулась к Власову. – Как думаешь, переспать с тобой мне позволят?