Нервное ожидание капитана его не интриговало. Но что привело сюда русского полковника и кого именно – это ему хотелось выяснить как можно скорее. Тем не менее генерал пожевал бутерброд, опустошил фужер с вином – немка уже знала, что после каждого застолья генералу генералов следует похмелиться, – и вновь, не спеша, задумчиво принялся за бутерброд.
Вино заметно взбодрило его, однако состояние все еще оставалось полусонным-полуидиотским. Вчера, после повторных любовных игрищ, он еще долго беседовал с Хейди, пытаясь излагать на своем корявом немецком, с известными ей русскими словами вперемешку, какой видит свою Русскую освободительную. И как намерен распорядиться ее полками сразу же, как только РОА станет реальностью Второй мировой.
Причем это был отнюдь не легкий треп с женщиной в постели. Ни с одной из трех своих предыдущих законных и полузаконных жен[41] никакой болтовни по поводу служебных дел он себе не позволял. Но случай с Хейди – особый.
Командарм отлично понимал, что все более или менее важное, что он изречет относительно своих военных планов, немедленно становится известным кому-то из прикрепленных к его невесте офицеров разведки или СД. Во всяком случае, это сразу же доходило до сведения капитана Штрик-Штрикфельдта, чтобы затем достигать «адресатов». Власов уже имел возможность косвенно убедиться в этом, проследив за реакцией капитана на следующий день после одного из таких ночных откровений.
Обоих визитеров Власов принял минут через десять, в уютной, в старинном стиле обставленной приемной генеральской палаты. Вместе с капитаном к нему вошел рослый, смуглолицый полковник с четко очерченными полуазиатскими чертами лица и копной смолистых «монголоидных» волос.
– Полковник Меандров, – сухо представился незнакомец, – бывший заместитель начальника штаба 6-й армии[42].
– Значит, это вы и есть Меандров?
– Так точно, господин генерал-полковник.
– С опытом службы в штабе армии?
– Так точно, господин генерал-полковник. Опыт не большой, но все же имеется. Хотя штабную службу никогда особо не чтил, больше видел себя в десантных частях.
– На сторону Германии перешли добровольно или так, в стремени, да на рыс-сях? – употребил свою любимую поговорку Власов.
– Перебежчиком не был, господин генерал-лейтенант, но так сложились обстоятельства. Впрочем, морально я был готов к тому, чтобы влиться в освободительное движение.
– Что так?
– Москвич. Из двора, в котором чуть ли не все мужчины были расстреляны коммунистами-энкавэдешниками.
Власову уже приходилось слышать об этом полковнике, которого еще в январе перевели в одну из частей РОА, дислоцировавшуюся во Франции, как о человеке решительном, озлобленном и по-азиатски жестоком. Однако видел его впервые.
– И что же вас заставило разыскивать меня здесь? – обратился не столько к полковнику, сколько к Штрик-Штрикфельду.
В свое время капитан получил строгий приказ Власова: никого «не натравливать» на него, пока он пребывает в санатории. И если уж этот прибалтийский немец решился нарушить этот запрет, значит, повод действительно серьезный.
– У господина полковника возникла идея по поводу организации десантно-диверсионных отрядов, – суховато объяснил германец, поняв, что самое время оправдываться.
– Идее воздушно-десантных атак столько же лет, сколь существует авиация.
– Речь идет о подготовке десантно-диверсионных отрядов Русской освободительной армии, – уточнил Штрик-Штрикфельдт, вместо того чтобы предоставить возможность объясниться самому Меандрову.
– И кому необходимость такой подготовки показалась столь спешной?
– Господин полковник ждал вас в Дабендорфе, но время уходит, и он попросил…
– Ясно, – прервал Власов капитана. – Садитесь, господа.
– Капитан прав, – попытался поддержать его полковник, знавший о запрете командарма.
– Так это ваша идея, полковник, или вы всего лишь гонец, посредник? – вновь попытался выяснить Власов, кто стоит за полковником.
– Моя, господин генерал, – слова Меандров произносил на выдохе, на японский манер, кивая и сгибаясь всем туловищем, словно бы кланяясь.
Власов скептически передернул щекой, давая понять, что акции полковника сразу упали.
– Вот видите, оказывается, это всего лишь ваша личная идея. А кто может сказать мне, как к ней отнесутся Гиммлер, Кейтель, Геринг, не говоря уже о фюрере. Но коль уж мы встретились… – снисходительно пожал плечами генерал, – стоит поговорить, в стремени, да на рыс-сях.
– Я уже распорядился, – предупредил вопросительный взгляд Власова германский капитан. – Сейчас принесут. О нашем появлении фрау Биленберг уже знает.
Не успели они усесться и закурить, как дверь открылась и на пороге появилась официантка с каталкой, на которой стояли бутылка вина и блюдца с сыром, ветчиной и салатами. Этого уголка Германии и, в частности, этого санатория офицеров СС война со всеми ее продовольственными тяготами словно бы не коснулась. И это было одной из причин, по которой Власова тянуло сюда, как в оазис некоего довоенного благополучия.