– Неужели и вы своих классовых врагов – тоже в Сибирь? – недоверчиво уточнил Борнемисца.
– Не в Сибирь, так в Дунай, – пожал плечами Розданов. – Впрочем, у нас и своих шахт и карьеров хватает.
Борнемисца недовольно покряхтел и уткнулся в какие-то бумаги. То, о чем говорил этот югослав, звучало явно неуместно. Даже бестактно. Но заставляло задуматься. И было над чем. Войну-то он, по существу, пережил. Сумел, пристроился, приспособился. Дружба с Хорти-младшим помогала ему в самых сложных ситуациях, но прежде всего обеспечивала доступ к кабинетам регента и премьер-министра.
А все дело в том, что Николас время от времени отправлялся в небольшие плавания по Дунаю. И нет ничего удивительного, что для него всегда находились хорошая каюта, две девушки, – он любил развлекаться с двумя сразу, человек мог позволить себе такую слабость, – и бутылка-другая красного токайского вина. Вечером кораблик отходил от пирса, а к утру причаливал. Под вечер отходил, а к утру…
Впрочем, иногда и не отходил. Собственно, само плавание как таковое Николауса никогда не привлекало. Все равно на палубе он почти не появлялся. И не только в целях безопасности, просто придунайские пейзажи его никогда не интересовали. Каюта. Мерное, убаюкивающее покачивание. Проплывающие мимо речные берега. И девичьи ласки. Чего еще желать сыну сухопутно-речного адмирала?
Понятное дело, что все его привычки и прихоти гестапо были известны. Давно и доподлинно. Правда, собиралось досье с несколько иными намерениями. До сих пор сотрудникам будапештских отделов гестапо и СД вместе с агентами венгерской контрразведки в основном приходилось заботиться о безопасности будущего диктатора Венгрии, а не о том, как бы его выловить. Ну да это мелочи. Было бы в порядке досье. Составленное со знанием дела, оно годится для любой власти и любой цели. Вот только теперь цели немецкой и венгерской служб безопасности стали разными.
– Не забывайте, что некоторые дивизии немцы уже вынуждены выводить из Югославии, перебрасывая их на Восточный фронт или север Италии, – продолжал играть свою роль Гольвег. Ему это было несложно: говорить приходилось правду. – Еще два-три месяца, и Югославия сама сможет освободиться от оккупантов. Как это уже сделали Румыния и Болгария.
– Но в Болгарии несколько иная ситуация. Там армия была верна царю. И не произошло гражданской войны. Разве что появилось несколько партизанских отрядов, состоящих исключительно из коммунистов. И потом, Советский Союз объявил Болгарии войну[97].
– Так почему бы и Венгрии не последовать ее примеру?
– Да потому, что к власти в Болгарии в конце концов пришли коммунисты! – возмутился Борнемисца. – Еще немного, и они в самом деле начнут создавать колхозы.
– Почему же вы забываете, что в армии Тито тоже много коммунистов? – вклинился Розданов, не без основания считая себя специалистом по России, колхозам и комиссарам.
– Не коммунистов, адъютант, – поспешил исправить положение «майор Дравич», – не коммунистов. Это Народно-Освободительная армия. Для нее главное – независимость, свобода. А с государственным устройством мы как-нибудь разберемся, на досуге.
– Вам виднее, – согласился Розданов, решив, что самое время оставить «майора» и директора компании наедине. Вот-вот должен был появиться Хорти, так что пора было действовать.
34
Радостно улыбаясь, Эльжбетта щебетала по телефону. Судя по ужимкам, она договаривалась с одной из своих постоянных подружек, предвкушая приятный вечер в обществе самого Николя, как они, на французский манер, называли между собой Николаса-Миклоша Хорти.
Поскольку беседа явно затягивалась, Розданов попытался как-то привлечь внимание девушки. Но всякий раз, когда ему это уже почти удавалось, секретарша непонимающе смотрела сквозь него невидящим, безразличным взглядом и отворачивалась.
«Да она не то чтобы мужчины… Она даже человека во мне не увидела! – вскипел холодной яростью поручик белой гвардии. – Провинциальная мерзавка!»
Но трогать ее нельзя было. Николаса Хорти она должна была встретить, как всегда стоя в приемной, улыбающейся и благоухающей. Словом, не время. А жаль.
Прикуривая, Розданов заметил, как подло дрожит зажигалка. Ничто так не оскорбляло и не выводило его из себя, как безразличие женщины.
Штубер стоял в коридоре, справа от входа, у окна. Но его безразличие поручика не оскорбляло, он спокойно пристроился рядышком.
– Очень удачное время вы нашли для своих амурных дел, поручик, – въедливо молвил барон.
– Не последний день живем, Штубер. Надо думать о дне завтрашнем.
Проходили какие-то люди, хлопали костяшками счетов, доносились обрывки телефонных разговоров. До поры до времени текла обычная конторская жизнь. Но лишь до поры до времени…
Ни Борнемисца, ни Хорти пока не позаботились о том, чтобы освободить здание от лишних людей и перекрыть доступ к нему. Проникновение их группы в офис компании через черный ход показалось поручику смехотворной перестраховкой. Хотя трудно сказать, что в таком деле можно считать перестраховкой, а что обычными мерами безопасности.