Операция «Танненберг»

Два «Цундаппа», наткнувшись на обозные телеги, что преграждали дорогу, крутились на месте и очередями лупили наугад – по повозкам, за которыми никого нет, по лесу, где никого не видать.

Пригнувшись, прячась за кустами и деревьями, слыша над головой сухой стук пуль о стволы, Бурцев бежал туда. Там, у баррикады на колесах, сейчас было по-настоящему жарко. А жмудинский отрядик – если вдруг высунется сдуру под огонь – поляжет весь, до единого.

И ведь высунулись! Люди в звериных шкурах лежали вдоль обочины. Безумцы! Тоже хотели врукопашную! С рогатинами! На пулеметы!

Но был, оставался еще последний козырь у лесной засады. Бурцев вкатился в кусты, где ждала своей очереди повозка войны. Двенадцатиствольный орган смерти. И все двенадцать стволов – заряжены. И рядом – факел, приготовленный загодя, пропитанный бензином. И в руке – опять немецкая зажигалка.

Он навалился на двухколесную платформу. Выкатил, раздвигая ветви. Чуть повернул – так, чтобы ближайший мотоцикл попал в пространство меж первым и последним стволом тотеноргела.

Сейчас!

Бурцев щелкнул зажигалкой. Запалил огонь.

Наверное, шевеление и пыхнувшее в густой зелени пламя все же заметили. Из «Цундаппа», на который смотрела многостволка, дали очередь. Пули расщепили защитную павезу, засвистели над головой, сбивая листья.

И Бурцев тоже…

Дал свою очередь.

Сыграл на органе смерти. От всей души сыграл.

Тотеноргел – не «Бешеная Грета». Здесь запальных отверстий – целая дюжина.

Бурцев с маху мазанул горящим факелом по всем. Посильнее придавливая плюющееся, брызгающееся, капающее пламя.

Пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух…

Тотеноргел сыграл двенадцать смертельных нот. Не так громко, как «Бешеная Грета», не так споро, как «MG-42». Но все же достаточно эффективно.

Жахнули все двенадцать стволов. Немного растянутым залпом. Но что-то попало.

Водителя повалило на руль, сидевшего сзади автоматчика свалило. Пулеметчика в коляске бросило на спинку сиденья. И…

Видимо, рука рулевого все же судорожно дернулась на ручке газа. В последний раз. И…

Взвыл, захлебываясь, мотор. Тяжелый мотоцикл, изрешеченный картечью, потерявший управление «Цундапп», прыгнул, вломился в телеги, перегораживавшие тракт. Опрокинул одну повозку, сдвинул другую. Полетел, кувыркаясь, сам. Завалился на бок. Замер искореженной грудой металла. Уже по ту сторону баррикады замер.

Колеса еще вертелись, двигатель еще кашлял. Разбросанный экипаж лежал неподвижно.

Зато брешь, проломленная трехколесным тараном, открывала путь к спасению.

Второй «Цундапп» заложил крутой вираж. Подпрыгнул на одном трупе, на втором. Понесся к спасительному пролому.

Немцы решили выходить из боя. Прорываться. Вырываться. Надеясь на пулемет и скорость. И ничего уже поделать нельзя! Бурцев с тоской глянул на дымящиеся стволы органа смерти. Одноразового тевтонского пулемета.

Ничего? Нельзя?

Краем глаза он увидел, как над кустами – у разбитой баррикады – поднялись двое. С луками. Бурангул и дядька Адам. Две стрелы мелькнуло в воздухе. Мотоциклист-водитель в круглых защитных очках пригнулся. Низко – к самому рулю. Пассажир, сидевший сзади, – не успел. Первая стрела вошла ему под кадык. Оперение второй затрепетало в груди пулеметчика.

Водитель поддал газу, пролетел мимо лучников. И вот в этот-то момент в узком проеме между раздвинутыми повозками – прямо на пути ревущего «Цундаппа» – встал…

Один жмудин был еще жив. Еще…

– Куда, Скирв! – не сдержался Бурцев.

Жмудинский вожак – последний из некогда большого рода – не слушал, не слышал. Скирв упер рогатину тупым концом в землю. Острие направил на приближающийся мотоцикл. Крепко вцепился в толстое древко. Заорал – страшно, громко. Так и стоял: орал и ждал. Загораживая своим массивным телом брешь в баррикаде.

Наверное, Скирв делал сейчас то, что привык делать на медвежьей охоте в своих жмудинских лесах. Когда идешь с рогатиной один на один против косолапого. Да только разгоняющийся мотоцикл – это не медведь. Тяжелый «Цундапп» на рогатину не поднять.

Эсэсовец за рулем тоже так считал. И смело бросил машину на одинокого человека в звериной шкуре. В последний момент подался чуть в сторону, чтобы не напороться на широкий заточенный наконечник. Сам – уклонился, но коляска с разгону все же налетела на острие.

Крепкое толстое древко с треском переломилось. Охотник кубарем покатился в сторону. Пробитая коляска подскочила. Резко – водитель не успел выровнять мотоцикл, не смог отвернуть от торчавшей слева тележной оглобли.

«Цундапп» слетел с тракта, с хрустом и звоном впечатался в дерево.

Переднее колесо выскочило из вилки. Эсэсовец вывалился с сиденья. И лежал без движения, неестественно вывернув шею.

В сторонке слабо постанывал сбитый жмудин.

На этом все кончилось.

…Раненых немцев – таких было немного и все – тяжелые – дружинники добили, не дожидаясь воеводы, – еще прежде, чем Бурцев покинул разбитую баррикаду. Добили быстро и деловито. Не утруждая себя лишними хлопотами. Не доставляя обреченным лишних мучений.