Операция «Степь»

Ильин-Рудяков успел почти все, что хотел. Увиделся с оренбургским чекистом Авдеевым, который недавно «вступил» в банду и теперь должен был стать связным между двумя штабами — Буржаковского и Уварова. Успел перекинуться словом с Зальманом, готовым чуть что дезертировать со всем составом своего эскадрона. Не смог найти лишь Пугача и Синюхина, саратовских чекистов из обоза. После окончания скачек народ разбрелся по всему Уилу и гулял. Из окон доносились звуки казачьих заунывин, где-то, слышно было, дрались, в сугробах, матерясь, копошились пьяные.

У Глеба не шло из головы: следит ли за его передвижениями по Уилу Гаюсов? Папку, которая изобличала чекиста Рудякова, он пообещал придержать в столе до утра. Но кто знает?.. Гаюсов не из тех, кому можно что-либо доверять, тем более свою жизнь.

Зря Глеб волновался. Часом раньше, захватив кассу следкомиссии и документы АРА, переделать которые ему ничего не стоило, Гаюсов на трех лошадях тайком выехал из Уила в неизвестном направлении с твердым намерением не возвращаться.

— Возьми! — протянул Серов запечатанный конверт. — Пусть прочтет лично Артеменко… Не будет его, тогда дай Уварову. Но с этим упрямым мы больно много говорили. Лучше Артеменко.

Лелька, вероятно, совсем уж упившись, похрапывала в перинах.

— Василий Алексеевич! — произнес Глеб несколько торжественно. — Я верю, что в твоем письме правильное решение. Но на всякий случай… Если что случится со мной в дороге, не жди. Не затягивай, плюнь на свою фанаберию, на гордость безудержную и первый выходи на связь с Уваровым. Они сейчас уверены, что ты напрочь отказался от переговоров. Так переломи же себя, Серов! Не петушись! Людей пожалей…

— Без тебя сообразим, что надо, что не надо, — обозлился Серов. — Езжай! С богом! Или с чертом! — Он выругался и, не подав Глебу руки, отвернулся к окну.

— Поехали, Байжан!

Опустела ярмарочная площадь. Лишь несколько киргизов, гортанно перекликаясь, собирали остатки нарубленной на скачках лозы.

Миновали Шиповский поселок. Там тоже шло гулянье. Где-то за углом дважды бахнули револьверные выстрелы. Байжан правил упряжкой. Два сытых коня мерно трусили по улочкам, а Глеб очень внимательно приглядывался к белым мазанкам, так напоминающим околицы малороссийских сел. Когда до поскотины оставалось шагов двести, Ильин-Рудяков тронул Байжана за рукав и показал, чтобы тот подвернул к свежевыбеленной хате с палисадником и крепкими тесовыми воротами.

— У меня тут должок один, — пробормотал Глеб, выбираясь из саней. Надвинув папаху на глаза и прикрыв воротом шубы пол-лица, он подошел к воротам и дернул веревку щеколды. Через отворенную калитку Байжану видно было, как Глеб вошел во двор и направился к сидящему на сломанной телеге Федору Мазанову, помкомдиву, снятому недавно с поста за хмельные драки. Он и сейчас был пьян: держал за плечи худенькую простоволосую девушку, одетую, несмотря на морозец, в легонькое платье, и встряхивал ее так, что казалось, голова вот-вот оторвется от шеи. Байжан узнал девушку: Ксения, ее отца убил в прошлом году Мазанов, а потом женился на ней.

Удивление Байжана сменилось испугом: что намерен делать этот сумасшедший Глеб?! Мазановы обернулись и уставились на него. А Глеб, подойдя, выхватил наган. Лицо его перекосилось. Челюсть у Мазанова отвисла. Ксения метнулась, заслонила телом мужа. Глеб в сердцах сунул оружие в карман и быстро пошел к воротам.

…Они молчали долго. Когда домики Шиповского поселка скрылись за снежным горизонтом, Глеб сказал:

— Видно, не мне исполнять приговоры. Дурочка… Помешала мне стать палачом…

Байжанов знал, что рассказ Буржаковского о том, как казачий урядник изрубил за раз почти сто пленных, не выходил у Глеба из головы. И все же рисковать было нельзя. Не выдержали нервы у чекиста Рудякова.

…Через несколько часов безбедного пути они остановились передохнуть у Ханды-Куля, где Уильский тракт соединяется с подходящим с юго-запада Калмыкско-Уильским. Киргизы оставляли их ночевать — уже темнело, и начиналась пурга не пурга, а некоторое снеговерчение. Но время было слишком дорого. Решили сделать еще двадцать верст на север и добраться до Тюлека.

Не прошло и четверти часа, как бестолковое кружение снега усилилось, и стало все крепче хлестать в лицо. Начинался буран. Лошади по шли медленнее, и как-то вдруг сгустился сумрак. Глеб стал было подремывать, когда Байжан сильно толкнул его в бок. Жалобно заржала пристяжная, и сани рванулись, пошли дерганно, вертко, вот-вот опрокинутся.

Глеб обернулся: сзади в темной синеве поблескивали передвигающиеся огоньки. Их было много.

— Плохо, друг, — сказал Байжан. — Волки!..

Снова в Самаре