Операция «Примула»

— Когда я понял, что мне уже не подняться, — продолжал он, — я испугался. Из французских газет, которые мне иногда доводилось читать, я узнал, что в прошлом году вас снова избрали, что вы муниципальный советник. Это-то и побудило меня вернуться. Я стал экономить и с трудом набрал нужную сумму, чтобы оплатить проезд, и вот я вернулся на родину — вы не можете себе представить, как я рад. Вы мне поможете, правда? Я полагаю, все эти истории с чисткой закончились, ведь прошло тринадцать лет. Если я назову себя, если даже пойду на то, чтобы меня судили, могу я надеяться на вашу помощь? И что мне грозит в таком случае?

— Тюрьма — это несомненно, а кроме того, поражение в правах, что лишит вас возможности работать во многих областях, в том числе и в медицине.

Он тихонько засмеялся, пожав плечами.

— Вы хотите запугать меня, мсье Прадье. Но посудите сами — такой старикашка, как я… Какой от меня вред? Мне пятьдесят три года, а годы изгнания, как известно, следует считать вдвойне. Я ничего не требую, хочу только спокойно жить в каком-нибудь захудалом краю.

— Вас считают мертвецом.

— Я так и предполагал.

— Да, но вы не знаете, что это я вас убил.

И я рассказал ему о моем аресте, объяснил, каким образом обстоятельства обернулись против меня, как затем все поверили в то, что я убил отъявленного коллаборациониста. Слушая мой рассказ, Плео, казалось, съеживался, усыхал на глазах. Он обладал достаточной сообразительностью, чтобы сразу же понять всю важность моих откровений.

— Я этого не знал, — прошептал он. — Я всегда делаю одни глупости. В общем, если я признаюсь в том, что я Плео, то вы пропали. Все подумают, что мы с вами заодно.

— Вот именно.

— Мой бедный друг. Я очень сожалею. Но что же будет со мной?

Он стиснул руки. Искренность его не вызывала сомнений.

— Ах! Вам в самом деле следовало убить меня!

Вздыхая, он смотрел на меня с растерянным видом.

— Придется искать работу… любую, конечно. Мне не привыкать.

Воцарилось молчание. Оно длилось долго. Я не стал говорить ему об Арманде — не хотелось подвергать его еще и этому испытанию. Мне было жаль его, себя, всех нас. Я не видел никакого исхода.

— Хотите выпить? — спросил он наконец.

— Нет, спасибо.

Он вытащил из шкафа бутылку и наполовину наполнил картонный стакан.

— Можете рассчитывать на меня, мсье Прадье, — сказал он. — Молчать-то я еще умею. Клянусь, вам нечего меня опасаться.

Глава 8

Я просидел у него больше часа. Я мог бы уйти раньше, но все еще не в силах был поверить, что он здесь, передо мной, и что я переживаю событие первостепенной важности. Он стал рассказывать о своих злоключениях в Рио, но я едва слушал его, хотя не сводил с него глаз. Он, словно яд, проникал в мою кровь. Потом я постепенно успокоился. Он был тут. Ладно! Может, это и к лучшему.

Лучше уж конкретная опасность, чем неясные, мучительные страхи, которые терзали меня с давних пор. Да и потом, какая опасность? Если он обещает молчать, чего мне бояться? Я узнал его с первого взгляда только лишь потому, что никогда, можно сказать, не расставался с ним. Потому что он постоянно присутствовал в моих мыслях. Ну, а другие?.. Смерть его была настолько бесспорной и в какой-то мере непреложно доказанной, что никто, встретив его на улице, не обернется ему вслед, подумав: «Я уже где-то видел этого человека!» Никто, разве что Арманда. Да и то! Вот почему в моем сознании начал созревать план. Ни в коем случае нельзя было оставлять его на свободе, без присмотра, давать ему волю. Самое лучшее — поместить его в определенное место, где я мог бы постоянно следить за ним, чтобы в нужный момент помешать ему совершить какую-нибудь оплошность. Вот только где найти такое место?

Я машинально кивал головой, чтобы показать ему, какое живое участие вызывает у меня его рассказ, а сам тем временем размышлял. Куда его деть? Какое пристойное занятие ему найти? Но в первую очередь его совершенно необходимо было прилично одеть. Именно с этого следовало начать. Я не мог позволить себе давать рекомендацию такому жалкому оборванцу. Ибо мне непременно придется вмешаться, иначе его ждет безработица. Найти хорошее место было трудно, а без работы он скатится еще ниже. Кроме того, он не мог предъявить соответствующих документов, не выдавая себя. Следовательно, нечего и думать определить его куда-нибудь в фармацевтическую лабораторию или на химический завод. К тому же нельзя было забывать о его возрасте. Лучше всего ему подошло бы какое-нибудь занятие, достойное пенсионера, или что-нибудь в этом роде. Но что? Я безуспешно ломал себе голову, а действовать надо было немедленно. Я прервал его, спросив:

— Чем бы вы хотели заняться?

— Об этом я как-то не думал, — ответил он. — Мне казалось, что я легко могу вернуть себе настоящее имя. Но если вы говорите, что это невозможно, не рискуя…

— Это и в самом деле невозможно!

Я достал бумажник и протянул ему несколько ассигнаций.

— Но я не просил милостыни!