Операция «Примула»

— Эта проклятая рана все еще болит, — сказал он. — Казалось бы, пустяковая царапина, а рука не двигается… Так вот, о нашем клубе. Он насчитывает теперь не более десяти членов, а знаете почему? Его президент занимает видный пост в легионе. Опять-таки ненависть возобладала над дружбой. Под различными предлогами, которые никого не могли ввести в заблуждение, все потихоньку разбежались. А те, кто остался, — под колпаком. В каком-то смысле это понятно, ведь мы вишисты. Причем некоторые заходят слишком далеко, и я их не одобряю. Хотя я не инквизитор. Однажды произошло событие, которое сильно повредило нам. Как-то вечером мой друг Бертуан, — я говорю «друг», потому что мы вместе учились, а это создает узы, которые очень трудно разорвать, — так вот, как-то вечером Бертуан пригласил офицера из комендатуры. Не торопитесь с выводами! Речь идет о человеке совершенно безобидном. До войны он был бургомистром маленького местечка в Руре. Там все разрушено. По сути, он еще более несчастен, чем мы. И единственное его утешение, как это ни глупо звучит, — шахматы. В этом деле он настоящий ас… Если бы вы были игроком в истинном смысле этого слова, вы бы знали, что у шахмат нет родины. Когда-то я играл с русскими, аргентинцами и даже с одним китайцем — тот был чертовски силен — и не чувствовал в них иностранцев. Мне говорят, что Мюллер — бош. Ладно. Хорошо. Согласен. Ну и что? Разве это мешает ему быть мастером? Разумеется, впечатление это производит скверное. В глазах людей я тот, кто встречается с немцами. Возможно, из-за этого в меня и стреляли. Но, объективно говоря, что ж тут такого страшного — играть в шахматы с Мюллером, который жаждет мира еще больше, чем мы? Как, по вашему мнению? Только откровенно.

Я попал в ловушку. К счастью, он не стал дожидаться моего ответа. Он встал и сказал вошедшей в эту минуту Мари-Луизе:

— Принесите, пожалуйста, кофе в библиотеку.

А потом продолжал, схватив меня за руку:

— Идемте. Я вам кое-что покажу.

Возле окна на чайном столике лежала шахматная доска.

— Взгляните. Белые должны выиграть тремя ходами. Эту комбинацию придумал как раз Мюллер. Я изучал ее, дожидаясь вас. Она восхитительна по своей простоте. Вот этот черный король стоит здесь, в квадрате b2.

Он торопливо перешел на другую сторону доски.

— Я вынужден в ответ сделать ход f15. Это неизбежно.

Он снова вернулся ко мне, глаза его были прикованы к игре.

— Тогда он очень умно делает ход слоном с4.

Он заставил меня перейти с ним на другой конец стола.

— Так вам будет понятнее. У меня, разумеется, нет выбора. Даже если я попытаюсь прикрыться, скажем, вот так (чтобы нагляднее продемонстрировать свой ход, он медленно передвинул пешку на b3), его ладья окажется здесь, и я пропал… Возможностей у меня никаких.

Он сделал несколько шагов по комнате, упершись руками в бока и опустив голову. Затем снова подошел ко мне.

— Прошу прощения, мсье Прадье… Но я и в самом деле не могу понять, почему люди, которые встречаются ради того, чтобы сыграть партию, подобную этой, — мерзавцы.

Должен сказать, что именно в этот миг я полностью уверовал в его искренность. Видишь ли, мое учительское ремесло научило меня распознавать лица людей, которые лгут; его лицо было чисто. Под этим я подразумеваю, что оно было одержимо страстью глубокой и в то же время простой. Такой именно образ запечатлелся в моей памяти. Я не смог его забыть, и вскоре этому обстоятельству суждено было сыграть очень важную роль. Кофе оказался совсем неплохим. Почти как настоящий. Плео угостил меня сигарой.

— Запасы мои подходят к концу, — сказал он. — Сигареты еще можно достать. А вот сигары…

У него в кабинете зазвонил телефон. Он встал.

— Посмотрите книги. Они в вашем распоряжении. Я сейчас вернусь.

Я начал осматривать полки. Дядя доктора был человек со вкусом. Здесь были собраны все классики — греческие, римские, французские, поэты, историки, философы. Это был кладезь, к которому я мог бы с восторгом припасть. Но я не собираюсь поддерживать отношения с Плео, сам понимаешь почему. Я листал том Сент-Бева, когда он вернулся.

— Ну как? Нашли что-нибудь интересное?

Вместо того чтобы поставить книгу на место, я положил ее на край письменного стола. Подобная мелочь может показаться пустой. В другой истории так оно и было бы. Но в моей, ты увидишь, она имеет свое значение. Плео велел принести нам ликеры. У теплой печки вновь завязалась беседа. Я сказал, что работаю над диссертацией. Плео рассказал мне, что собирался специализироваться по болезням сердца. Короче, самая обычная болтовня, но совсем не скучная. Спустя час я счел возможным уйти. Оставим в стороне обмен любезностями, рукопожатия. Я уже стоял на пороге, когда Плео заметил на письменном столе Сент-Бева.

— Вы забыли свою книгу… Возьмите ее, раз это может доставить вам удовольствие.

Он пошел за ней и сунул ее мне в руки.

— Можете вернуть ее через неделю, через две, когда пожелаете. Заходите вечером, часов в восемь. В принципе, я почти всегда дома.