— Ты знаешь, — Матросов медленно и задумчиво жевал, — я Колю Андреева часто вспоминаю. Башковитый был парень, рацию придумал для корректировки артиллерийского огня. Веришь, в одной наплечной сумке помещалась. Что с ним теперь? Где он? Раньше я ужасно трусил перед болезнями, боялся сквозняков и сырости на улицах, даже летом после дождя калоши надевал. А потом жизнь заставила меня забыть об этих глупых страхах. Когда я болтался в горах, я жил в пещерах, меня ловили английские патрули, меня десять раз могли расстрелять, еще больше возможностей у меня было свалиться в пропасть, так чего мне бояться теперь?
— Одного у тебя не отнять, — с некоторым удивлением сказал седой, — упрямства и оптимизма. Ладно, подождем, что скажет Москва. И тем не менее я хочу немного рассказать тебе о будущем задании.
— Мы должны что-то найти, — сказал Матросов. — Для этого нас, наверное, заставят лазить по всему Уралу. Я точно не знаю, что мы будем искать, но, наверное, что-то нужное и важное, раз меня опять манят пряником свободы и грозят стенкой.
— На прошлой неделе неподалеку расхерачили авиационный полк, — сказал Наум. — Вот этот самый летательный аппарат, который пожег все самолеты, вы и будете искать. Во имя светлого и счастливого будущего.
— Слушай, Наум, — сказал Матросов. — А когда оно будет, это счастливое будущее? Врагов вокруг не будет, всеми всего хватать будет, делить нечего станет. Перестанут люди злобиться, любить друг друга будут… Ну, если не любить, так по крайней мере уважать. Неужели такое будет?
— Может, и будет, — мрачно сказал его собеседник. — Надо бы мне, дураку, водки взять, а не этой подкрашенной водички. Как там писал поэт Жаров? Будет все, не будет, только нас. Семена, они еще появятся, надо, чтобы прежде почва подходящая нашлась. А уж мы ее собой удобряли, удобряли…
— Смелый ты стал, Наум. — Матросов налил в стакан вина, сделал глоток, полюбовался на рубиновое солнце, пляшущее в стакане. — Раньше ты был осторожнее. Выходит, ты меня совсем не боишься?
— Старый я уже стал покойников бояться. — Приезжий быстро и умело чистил мандарин. — И потом, покойник откровенности требует, чего ж мне с тобой юлить? Верно я говорю, Яков Григорьевич?
— Почти. Кстати, насчет задания. Ты знаешь, что вчера вся зона наблюдала странную картину. В небе летел необычный диск, который безуспешно пытались атаковать наши новые самолеты.
В дверь деликатно постучали.
— Войдите! — хозяйски крикнул приезжий.
Вошел майор. Вид заключенного и командированного в Ивдель высокого московского чина, сидящих за одним столом, похоже, его совсем не удивил. Жизнь изобиловала необычными поворотами, она разводила вчерашних друзей и сводила заклятых врагов, она совершала немыслимые зигзаги, и удивляться можно было разве тому, что люди сохраняют свои пристрастия и неприязнь, несмотря на все житейские обстоятельства.
— Наум Николаевич, — вежливо доложил майор. — Начальник лагеря просит вас после окончания беседы заглянуть к нему.
— Просит — значит обязательно заглянем, — проворчал Наум. — Вот только с Яковом Григорьевичем все наши вопросы обговорим.
— А вы еще не говорили? — вежливо удивился майор.
— Пока не говорили, — густым голосом сказал седой визитер. — Пока мы с ним больше о жизни говорили. Была у нас с Яковом Григорьевичем тема для хорошего разговора. Сам понимаешь, майор, ни за что человека к расстрелу не приговаривают.
— Это точно, — опасно усмехнулся осужденный. — Ни за что у нас обычно червонец дают и еще довесок — “по Рогам”[6].
Майор на секунду оскорбленно вскинулся, видно было, что в его присутствии так рискованно еще никто не шутил. Однако, видя, что приезжий на опасные слова не отреагировал, майор сделал вид, что ничего особенного не произошло, и принялся деловито сооружать себе бутерброд ноздреватого серого хлеба, ломтика вареной говядины красного кружка конской колбасы.
— А вот тут вы, гражданин Матросов, ошибаетесь — сказал москвич. С такой интонацией сказал, что сразу стало ясно — осужденный такой же Матросов, как майор, скажем, грек. Ничего нового приезжий майору не открыл, по некоторым признакам тот и сам догадывался, что этот Матросов в лагере вроде человека в железной маске. — Не надо ставить под сомнение деятельность МГБ, — продолжил москвич со странной интонацией. — Мы никогда не ошибаемся и людей за просто так не берем.