Операция «Оверлорд». Как был открыт второй фронт

Дороги были забиты искореженной техникой, вздувшимися трупами солдат и лошадей, — писал капитан Десмонд Скотт. — Куски форменной военной одежды прилепились к танкам и полугусеничным машинам, а обрывки и остатки человеческих тел висели в немыслимом виде на обгоревших живых изгородях. Изувеченные лошади лежали в лужах высохшей крови, уставившись открытыми глазами в небо. Два туловища в серой одежде, оба без ног, прислонились к глинистой обочине как будто в молитве. Я споткнулся о пишущую машинку. Кругом разбросаны бумаги, разорвано несколько мешков с почтой. Я поднял фотографию улыбающегося молодого немецкого рекрута, стоявшего между своими родителями: два крестьянина уставились из фотографии на меня с укором во взоре… Как ни странно, но участь лошадей меня больше расстроила. Оставаясь в упряжке, они уже не могли убежать и лежали теперь, запутавшись, мертвые. Их большие, широко раскрытые глаза смотрели на меня, полные страдания. Этот вид выворачивал душу, и казалось, сердце не выдержит. Мы скорее поспешили обратно к своим обязанностям на аэродроме возле Байё.[263]

Солдаты шли среди вздувшихся трупов и, прежде чем их сжигать, давали по ним очереди из автоматов, чтобы выпустить из них зловонные газы. «Фалез был не самым пугающим, а самым отвратительным зрелищем за всю войну, — говорил рядовой Альфред Ли из 2-го батальона пулеметного полка 3-й английской дивизии. — На трупах кишели рои серо-голубых мух. Картина была ужасная, особенно когда трупы давили танками. Многие солдаты надели противогазы, чтобы как-то пройти через этот участок».

Будучи избавлены от гнетущего страха, французы стали оказывать все большую теплоту и сердечность по отношению к своим освободителям. Танкист Дайсон из английского бронетанкового корпуса, принимавший пополнение из танкоремонтной мастерской возле Виллер-Бокажа, был принят одной французской семьей как дорогой гость: «Они обращались с нами, как с королями. Отношение к нам жителей деревни было такое, как будто именно мы освободили всю Францию». Последний снаряд упал на Кан 17 августа. Николь Ферте, прожив многие недели беженкой в женском монастыре, битком набитом перепуганными и ранеными местными жителями, в конце июля была вместе с многими тысячами других выставлена оттуда в ближайшие деревни. С группой около 30 человек она устроилась в амбаре, и однажды утром, выйдя на поиски пищи, увидела американские танки, несущиеся по улице по направлению к ней. Американский солдат, сидевший на головном «Шермане», на ходу соскочил с танка и поцеловал ее, произнеся при этом фразу, которая во время Освобождения распространилась по всему свету: «Ты выглядишь точно как моя подруга!» По иронии судьбы, именно в тот день освобождения девушка получила ранение в ногу от разрыва шрапнельного снаряда. Но она быстро выздоровела, работала переводчицей у мэра города Кана и испытала на себе не совсем обычную жизнь Франции в условиях пребывания здесь армий союзников. Она язвительно заметила: «Все американцы думают, что каждая пойдет с ними, потому что у них есть сигареты, чулки и деньги». Но многие так и делали.

В одной деревне к югу от Кана командир взвода со своими солдатами из 15-й шотландской дивизии наблюдали из автомашин, как мимо них везли пленных.