Операция «Оверлорд». Как был открыт второй фронт

После войны, когда к числу тех, кто был причастен к заговору против Гитлера, были причислены также Ганс Шпейдель, начальник штаба Роммеля, и граф фон Шверин, командир 116-й танковой дивизии, тысячи бывших сослуживцев обвиняли их в предательстве, следствием которого якобы явились неудачи немецкой армии в Нормандии. Они убеждали самих себя, что задержки в переброске частей из района Па-де-Кале в район высадки союзников, а также перебои в снабжении боеприпасами и прочим материальным обеспечением являлись прямым следствием саботажа. Однако нет достаточно убедительных доказательств ни за, ни против такого предположения. Вместе с тем наиболее вероятным объяснением неудач и трудностей немецкой армии были и остаются случайности и ошибочные решения в ходе войны. Заговорщики руководствовались желанием добиться мира с западными союзниками при наиболее благоприятных условиях. Ничто так не осложнило бы эту задачу, нежели смерть Гитлера в тот момент, когда германская армия развалилась вследствие ошеломляющего поражения. Поэтому для заговорщиков было исключительно важно, чтобы к моменту смерти Гитлера было обеспечено стабильное положение на фронте в Нормандии. В июле многие офицеры и солдаты уже не старались прилагать максимум усилий для исполнения приказов, так как были убеждены в их бесплодности. Существует, однако, большое различие между пассивным пораженчеством такого рода и активными попытками саботажа военных усилий в нормандской кампании. К началу августа немецкая армия во Франции находилась на грани катастрофы из-за ее поражений на поле боя и безрассудной стратегии Гитлера, а не вследствие предательства изнутри.

Для союзных армий теперь сражение приняло новый характер. До сих пор, хотя руководство со стороны генералов имело важное значение, ход кампании прежде всего зависел от способности английских, американских и канадских частей отвоевывать территорию у противника от рубежа к рубежу, очередную живую изгородь, дорогу. Однако сейчас, хотя впереди еще предстояли ожесточенные бои, сражение в Нормандии становилось прежде всего делом командующих. Теперь, в августе, именно решения, принимаемые генералами, определяли ход событий, их успех или неудачу, что привело к положению, которое сложилось к сентябрю.

Из всех действий союзников в ходе этой кампании ничто не вызвало столь широкой критики после войны, какую вызвал американский «правый поворот» в Бретань в начале августа. 15-й немецкий корпус был слаб и не обладал мобильностью, чтобы создать более или менее серьезную угрозу армиям Брэдли. Монтгомери полагал, что на запад от Авранша в сторону Бреста и других портов Бретани направится не более одного американского корпуса. На самом деле два корпуса из трех, имевшихся в армии Паттона, пересекли мост Понтобо и ворвались в Бретань. Брэдли был полон решимости не допустить опрометчивых бросков в юго-восточном направлении, пока не будет обеспечен прочный тыл от Авранша на запад. «Мы не можем идти на риск», — говорил Брэдли, опасаясь немецкого контрудара на северо-запад с целью прорваться к побережью и отрезать танковые дивизии Паттона, лишив возможности снабжать их горючим и прочими средствами материального обеспечения. Позднее Брэдли принял на себя ответственность за решение бросить крупные американские силы на запад, в Бретань.

Паттоном стали восторгаться во всем мире за его энергичность и безжалостность, с какими он гнал армию через Авранш и далее в Бретань. «Если величайшим предметом изучения человечества является сам человек, то безусловно важнейшим предметом изучения войны является сеть дорог»,[243] — заметил Паттон. Он писал о своем руководстве наступлением подчиненных войск:

Прорыв 3-й армии через коридор у Авранша был немыслимой операцией. В Авранш вели две дороги, но только на одной из них оставался исправный мост. Мы пропустили через этот коридор две пехотные и две бронетанковые дивизии менее чем за 24 часа. Не было никакого плана, так как невозможно было его составить.[244]