Операция «Оверлорд». Как был открыт второй фронт

…Все это выглядит не очень хорошо, и многое будет говорить само за себя, но тем не менее нет никакого резона рисовать слишком мрачную картину. Ты знаешь мой твердый дух, с которым я воспринимаю вещи, что позволяет мне преодолевать трудные ситуации с некоторым оптимизмом и с массой удач. Прежде всего у нас так много хороших, отборных дивизий, и мы должны каким-то образом выпутаться. Самой трудной проблемой была и остается вражеская авиация… Она и на рассвете, весь день и всю ночь господствует над дорогами. Жаль, но вчера мою собаку раздавили солдаты, проходившие мимо. Я так хотел взять ее с собой в Германию, но теперь этому не бывать. Последние три дня у нас была прекраснейшая летняя погода — солнце, тепло, голубое чистое небо — в совершенном контрасте со всем тем, что окружает нас. Ладно, в конечном счете все должно обернуться благополучно. Не падай духом, я как-нибудь переживу это, как я всегда делал. Тысячи раз целую тебя и детей, твой Фред.

* * *

Моя дорогая жена,

Еще один день позади. В эти дни я благодарен Всевышнему за каждое мое пробуждение на рассвете. Когда я слушаю орудийную стрельбу по ночам, мои мысли возвращаются домой, к тебе, моя дорогая, и я думаю о том, увижу ли тебя еще когда-нибудь. Ты должна быть готова к тому, что в течение некоторого времени не будешь получать от меня писем. Мне придется преодолеть огромные трудности. Пусть мне сопутствует Всемогущий, как всегда он мне благоволил! Я очень тоскую по всем вам! Как я хотел бы сейчас взглянуть на ваши фотографии, но мой солдатский мешок далеко, и маловероятно, чтобы я когда-либо добрался до него. Если я все же не вернусь домой, моя радость, ты уж наберись мужества перенести это с достоинством. Я оставляю тебе наших дорогих мальчиков, в них ты будешь видеть и меня. Твой дорогой маленький Ортвин и наш маленький Вилфрид будут для тебя твоим дорогим Карлом. Я бы так хотел вместе с вами после нашей победы пройти в славное и счастливое будущее. Тысячи сердечных приветствий и поцелуев тебе, моя дорогая, добрая, верная, маленькая жена и моим дорогим детям от дорогого папочки. Прощайте! Да благословит вас бог! Карл.

* * *

Моя дорогая Хита, любимая,

Доходят ли все же мои письма до тебя? В один прекрасный день свет правды и чистоты будет освещать нынешнее время унижений. Я только что пошел прогуляться под палящим солнцем к Багнолесу. Туда не попал. По дороге сорвал веточку вереска и прикрепил к себе на грудь. Все, что создано природой, — пчелы, шмели, насекомые жужжали вверху и внизу, точно как в 1926 году. Но сегодня здесь есть и другой аккомпанемент, распространяющий смерть и разрушения. Удивляюсь тому спокойствию, с которым все это воспринимаю. Не потому ли, что верю в твою незыблемую, как скала, любовь? Я тебе написал письмо, которое вскроешь позднее, если не вернусь. Не представляю, дойдет ли оно до тебя. Но ты знаешь, что я должен сказать тебе и детям. Я оставил свое дело в порядке. Все, в чем любовь дает силы, я уже сделал. Дети встали на ноги, они независимы и найдут дорогу, что бы ни случилось. Не легко будет им в этом хаосе, но жизнь никогда не подавали нам на тарелочке.

Вчера вечером у нас был маленький «солдатский час», и мы пели солдатские и народные песни до глубокой ночи. Что это был бы за немец без песни? Вечернее небо отражало пожары и взрывы. Всегда считалось, что земля рождает новую жизнь, но теперь она несет смерть. Какой новый порядок возникнет из этой дьявольской симфонии? Можно ли мечту, сильную в своей вере, привнести в новый мир? Социальный порядок, укоренившийся в национал-социализме, не может быть сломлен навсегда.

Хватит этого… Что остается — это великая любовь и верность, признание вечного источника жизни. Я обнимаю тебя и девочек за все то, что вы дали мне, ваш Фриц.

«Было совершенно против логики предполагать, что вам выпала судьба выжить в этой войне, — писал Эндрю Уилсон. — Все складывалось против этого. Вы видели пару сапог, торчавших из-под наброшенного одеяла, и они выглядели точно так, как ваши собственные сапоги; не было никакого основания думать, что то, что случилось с обладателями тех сапог, не случится столь же случайно и с тобой… Поэтому, перед тем как идти в бой, солдат произносил членораздельно и тихо: «Сегодня я могу умереть». Таково было своего рода примирение с действительностью; и все же он никогда не мог целиком в это поверить».[182]

Глава 8 Кризис доверия