Операция №6

Кирьяков сидел молча, опустив голову. В случае отказа его ждет страшная, нечеловеческая пытка. Хватит ли у него мужества, чтобы вынести ее и молчать? А если не хватит? Если боль, рвущая тело на части, заставит его сделать то, что требует враг?

Молодой разведчик застонал от приступа гнетущей тоски.

Что делать?

Какие шаги предпринять, чтобы спасти партизанский отряд и его дорогих гостей — десантников, если даже в последнюю минуту изменят ему силы?

На мгновение он представил себя в этом чудовищном застенке и почувствовал, что мужество оставляет его: липкий пот вновь начал стекать по лицу, перехватило дыхание, гулко, до щемящей боли заколотилось сердце.

Одно, только одно слово «нет!», и сразу он окажется вот за той страшной дверью.

Курт Амедей фон Качке ждал, по-бычьи наклонив голову.

— Ну? — наконец произнес он с угрозой. — Вы есть готовы?

Где взять молодому человеку силы для страшных мучительных пыток?

И Кирьяков, не поднимая головы, проговорил тихо, почти шопотом:

— Да… Поставьте мне на колени рацию и развяжите руки…

— Битте, герр Кирьяк, — потирая руки, торопливо забормотал Качке, суетясь от радости и возбуждения. — Я очень был уверен, что вы будете зеер гут понимать: жизнь есть чудесный дар, единственный дар, и только болван легко оставляет ее… Битте, герр Кирьяк, прошу вас называть такие пункты…

5

Все было готово к проведению операции № 6. Рогов ждал только условленного сигнала от «Днепра», чтобы сразу же выступить.

Был проинструктирован каждый участник операции, удалось даже провести учебную тренировку по взрыву бензобашен, по организации паники среди врагов.

Да, все было готово.

Но «Днепр» молчал.

Прошло уже больше часа после того, как разведчик должен был сигнализировать партизанам, но сигнала не было.

— Не случилась ли беда? — недоумевал Рогов, досадуя на задержку в выступлении и тревожась за всю операцию. — Не придумал ли ваш Хорь какую-нибудь хитрость в последнюю минуту, и «Днепру» не ясен еще весь замысел врага? А? Как вы думаете, товарищ?

— Черт его знает! — ответил Птицын, который тоже не мог объяснить молчание Кирьякова. — Могу только сказать, что хитрости у Хоря, действительно, много, башка у него не пустая, и с ним надо держать ухо востро.

Чернопятов ходил по землянке, заложив руки за спину и посасывая потухшую трубку, — два шага вперед — кругом — два шага назад.

За стенами землянки гудел ветер, раскачивая вершины сосен и елей. По временам падала «крупа» — смерзшиеся влажные снежинки, похожие на гречку. Где-то возле болота стонала выпь.

Вдруг ходивший Чернопятов сразу остановился — послышались долгожданные позывные «Днепра».

— Ну, слава те господи, — облегченно вздохнул Птицын, и все присутствующие почувствовали, будто с их плеч сбросили огромной тяжести груз.

Но никто из них не подозревал, где в настоящую минуту находится «Днепр» и откуда он подает условленный сигнал.

Вера села за рацию.

«Принимайте! Принимайте! — стучал далекий Кирьяков. — Сообщите, что меня слышите! Сообщите… Перехожу на прием…»

— Видно, что-то особо важное, раз товарищ Кирьяков хочет убедиться, что его хорошо слышат, — заметил лейтенант Кравчук.

Вера настроила рацию на передачу и, дав знать радисту, что его услышали, вновь перешла на прием.

Вот тогда-то и застучал ключ, застучал с лихорадочной быстротой. Девушка еле успела записать это короткое, неожиданное и ошеломляющее сообщение:

«Я арестован Качке… Все передачи от моего имени, если таковые будут после настоящего сообщения, считать недействительными… Прощайте, дорогие друзья, прощай жи…»

На этом полуслове передача внезапно оборвалась.

Да, Сергей Кирьяков нашел способ спасти партизан. С этой минуты любые сигналы на его волне, по его коду и шифру никто бы уже не принял, даже если бы он сам уселся за рацию. Все было кончено, корабли сожжены…

Прощайте, дорогие друзья! Прощай, жизнь!

Сообщение было настолько ошеломляющим, что некоторое время все сидели молча, с недоумением посматривая друг на друга.

— Та-ак! — наконец протянул Птицын.

— Кто же его предал? — тихо, как будто про себя, произнес Чернопятов.

— Я! — вдруг отчетливо и громко прозвучал голос Веры.

Щеки ее ввалились, лицо пошло пятнами, лихорадочно заблестели большие круглые глаза девушки.

Воцарилась гнетущая тишина.

— Окстись! — строго проговорил Птицын. — Время не для шуток.

— А я думаю, товарищ Холодова не шутит, — сурово ответил Рогов.

— Ну, знаете, — заволновался Найда и взмахнул руками, но тут же замолчал, не зная, что сказать.

— Я не шучу, Федор Кузьмич, — тихо, с тоской продолжала девушка. — Я знаю, что виновата в гибели Сережи… Если б не мое ошибочное о нем мнение, ничего бы не произошло…

— Причем тут твое «ошибочное мнение»? — резко выкрикнул Птицын.

— А вот причем, — ответила девушка. — Видно, кто-то следил за Кирьяковым, когда мы его давеча схватили в лесу… А когда потом он все же вернулся к немцам, Хорю стало ясно: Кирьяков, конечно, не враг партизанам… А раз не враг, значит, друг…

— Логично, — согласился Рогов.

— И трагично, — добавил Найда.