Операция «Круиз»

— Ни одного. Даже родителей.

— Ты — простой мужик?

— Да. Парень из шахтерского городка Прокопьевска.

— Павел… я тебя люблю! — Антигони продолжала смотреть на него в упор. — Только оставайся навсегда графом. Не для окружающих, для меня.

Он вместо ответа поцеловал ее в губы. Антигони рассмеялась счастливым смехом, привстала. Павел, не желая ее отпускать, поднялся на колени. В этот момент корабль резко задрал нос, и граф кубарем полетел с кровати.

Антигони вцепилась в матрас и удержалась от падения. Павел сильно ударился головой. Но ничто не могло его усмирить. Он встал и бросился на постель. Антигони смеялась, гладила его по ушибленной голове, а он с восторгом целовал ее желанное тело, стремясь поскорее его обнажить.

Шторм обрушился на корабль с новым неистовством. Качка усилилась. Но Павел абсолютно не ощущал приступов морской болезни. Наоборот, он почувствовал, что слился со стихией. Мощные порывы ветра рождали в нем страстную, сметающую все на своем пути сексуальную силу, противостоять которой было бессмысленно.

Антигони, чувствуя это, поступила так же, как мудрый капитан Папас, — легла в затяжной дрейф. Позволила Павлу царить над ее телом, заботясь лишь о том, чтобы уже вдвоем не слететь с постели на пол.

Для Павла существовало всего две реальности — буря в душе и шторм за окном. Он чувствовал себя первобытном мужчиной, понятия не имеющим, что такое секс, интим, любовные игры. Любовь и желание слились в единую страсть, утолить которую можно было, только подчинив себе полностью тело и чувства лежащей рядом женщины.

В эти минуты Павел не думал ни о себе, ни об Антигони. Он, потеряв голову, доверился силе шторма. Эмоции настолько захлестывали все остальное, что сам процесс овладения ее телом не отпечатывался в мозгу. Это было то редко возникающее ощущение, когда физическая близость казалась не венцом наслаждения, а лишь моментом преодоления телесной оболочки, слиянием двух душ в один всепоглощающий чувственный экстаз, уносящий в высшие сферы, за грань человеческого бытия.

— Я люблю тебя, Павел, — раздавалось вместо стонов.

Он слышал это не ушами, а распластавшейся над Антигони душой. Ликовал и вновь погружался в беззвучную стихию сплетающихся чувств.

Антигони сначала лишь поддавалась его напору, а потом, забыв обо всем на свете, рванулась навстречу его желанию и чувству.

Их обоих сбросило с низкой постели. Но от этого объятия не ослабли. Возможно, он и она не заметили, что оказались на полу. Шторм навязывал им свой ритм, а Павел и Антигони, не сговариваясь, гасили его в своих телах, все сильнее прижимаясь друг к другу, чтобы ощутить каждую клеточку желанного тела.

Безумие секса, охватившее их, выражалось не в лихорадочных движениях и рискованных позах, а в тесном слиянии тел, которое не смел разъединить даже не унимающийся шторм.

Когда оба обессилели, то заметили, что каюту больше не качает. Стоны ветра прекратились. В закрытое окно барабанил дождь. Шторм, изрядно потрепав корабль, унесся к побережью, оставив после себя на полу каюты двух счастливых людей — Павла и Антигони.

— Кажется, был шторм? — шепотом спросила Антигони. — Или это мы его устроили?

— Его послал нам Господь, видя, что мы созданы быть вместе.

— О, Павел, как я боюсь ошибиться, — тихо и проникновенно произнесла Антигони. — Я, если разобраться, всю жизнь наказываю себя горькими разочарованиями. Еще в Америке мне приходилось заниматься торговцами наркотиков. В сущности, это были гнусные типы. Я никогда их не жалела. Потом вдруг возник один художник, и мне показалось, что стоит окружить его любовью, и он станет самим собой. Без наркотиков, без необходимости все время искать деньги. Но случилось иначе. Он просто засветил меня. Тогда впервые в меня стреляли и стреляла я.

Потом долго кляла себя за веру, за сочувствие, за собственную глупость. Сторонилась людей, ожесточилась, постоянно готовилась к отражению любых сексуальных поползновений со стороны моих клиентов. И вдруг на горизонте появился Апостолос…

Антигони дотянулась до валявшейся на полу пачке сигарет. Павел нашел зажигалку. Она закурила и посмотрела на него с благодарностью за то, что он ее не перебивает.

— Я с радостью взялась за это задание. Он оказался интересным человеком. Много в нем было ребяческого. Широта, размах и монументальность разительно отличали его от всех моих знакомых и приятелей. Мне он казался великаном среди пигмеев. По отношению ко мне был бесконечно добр, но я не пользовалась этим. Конечно, я влюбилась. Даже когда начала понимать, что он часто и без стеснения преступает закон, убедила себя, что ему, в отличие от других, это позволено свыше. Мне предложили с ним расстаться, так как я перестала давать сведения. Я отказалась. На мне поставили крест…