Операция «Круиз»

Утром бодрствующих на судне оказалось совсем немного. Среди них был Апостолос, умевший спать всего несколько часов в сутки. Он, свежий и жизнерадостный, бубнил по своему обыкновению какую-то греческую мелодию и топтался в рулевой рубке.

Капитан Димитрис Папас готовил судно к выходу в море. Хитрый Апостолос решил всех обмануть. Он изменил время отправления, не предупредив об этом журналистов. Теперь, когда обитые тонкими листами олова трюмы были забиты контейнерами с радиоактивными отходами, стоять на приколе в порту — значило подвергать себя излишней опасности. Лучше на всех парах подальше в море, где и черт ему не брат.

Стюарды, сбиваясь с ног, выясняли наличие пассажиров на корабле. Оказалось, что никто из них, включая девчонок-конкурсанток, на берегу не остался.

— Запрашивай порт на разрешение, — приказал Апостолос.

Папас не замедлил отдать соответствующие команды. Никто не возражал, чтобы корабль господина Ликидиса освободил место у причала, поэтому все службы дали разрешение.

Апостолос довольно причмокнул:

— Отваливай, лучше постоим на рейде. Нечего тут мозолить глаза, — и отправился в кают-компанию, где его ждал вечно улыбающийся Лефтерис.

Павел проснулся, ощутив движение судна. Он открыл один глаз и огляделся. В голове монотонно шумел прибой. Он накатывал от затылка и мерно ударялся в лоб. Подташнивало, как во время качки.

«Неужели мы в открытом море?» — удивился Павел и, сознавая, что этого не может быть, а симптомы скорее похмельные, нежели штормовые, с трудом встал и подошел к окну. Открыл шторки и не поверил своим глазам. В ярком солнечном свете Пирей маячил на горизонте белыми зубцами домов, холмов и кораблей.

— Все-таки отплыли, — вслух произнес он и достал из бара минералку. Осушив почти всю пластиковую бутылку, посмотрел на Любу. Она лежала на спине и сладко спала. Повязка съехала на лоб, и ее лицо показалось Павлу странно незнакомым.

Чем пристальнее он вглядывался, тем больше ему казалось, что с Любой что-то случилось. Нет, вообще-то это была Люба. Но на ее лице проявился возраст и что-то в нем казалось не таким. Словно кто-то сместил знакомые черты. Павел хотел нагнуться к ней, но в голове стрельнуло так, что пришлось зажмурить глаза.

«Вот до чего доводит алкоголь, — сказал себе Павел. — Даже Любу перестал узнавать. Значит, срочно нужно прекращать пить. А то черти покажутся…»

Он слышал еще в Прокопьевске, что когда мужики напивались до белой горячки, то зачастую собственных жен принимали за ведьм и чертей. Некоторые, особенно буйные, носились по дворам с топорами за голосившими женами.

Оставалось признаться, что он уже близок к этому. Павел снова открыл глаза и уставился на Любу. Вроде бы она… а вроде бы и нет.

Ему стало стыдно. Он взял со стола бутылку виски и сделал несколько глотков. Боль в голове успокоилась, и лицо Любы показалось намного красивее, чем раньше. «Просто я влюбился в нее», — догадался граф, и от этого стало еще хуже. Так он и сидел, разглядывая спящую девушку, пока она во сне не отвернулась к стенке, выставив из-под одеяла голый зад.

Павел встал и слегка покачнулся. В его состоянии не следовало прикасаться к Любе. Возникшее желание было не способно реанимировать разбитый алкоголем организм. Он тяжело повалился рядом с ней и, вздохнув, заснул беспокойным сном.

Антигони открыла глаза и испугалась. Защитная маска куда-то исчезла. Она покосилась на спящего графа и попробовала на ощупь найти маску. Обнаружила ее на лбу. Неужели он что-то заподозрил и приоткрыл ей лицо? Но граф безмятежно спал. Он лежал поверх одеяла совершенно голый.

Граф совсем не так безопасен, как рассказывала Люба. Нужно было выработать тактику общения с ним. Надеяться на его порядочность и говорить правду — слишком рискованно. Человек, зарабатывающий на жизнь игрой в карты, вряд ли обладает необходимыми моральными тормозами и склонен в каждой возникающей ситуации искать свою выгоду.

Чтобы не пребывать в неведении, Антигони легко приподнялась и слезла с постели, не задев графа. Она направилась в туалетную комнату и с наслаждением встала под душ. Сколько она спала, который сейчас час — Антигони понятия не имела. Зато чувствовала себя бодрой и абсолютно отдохнувшей.

Она вернулась в комнату. Граф лежал в той же позе. Антигони накрыла его влажным полотенцем, которым вытиралась, и с некоторым опасением снова легла. Ее ночная рубашка едва прикрывала бедра, поэтому пришлось залезть под одеяло.

Тягучее время успокаивало гречанку, давало ей возможность сосредоточиться. Павел Нессельроде вблизи оказался намного интереснее, чем на финале конкурса, в театре Геродота Аттика, называемом просто Одеон. Там он при его росте и надменном выражении худого, почти безгубого лица, казался сухим, педантичным и рациональным человеком. А сейчас она изучала оказавшееся рядом лицо и находила в нем граничащую с нерешительностью мягкость и романтическую хрупкость. Спящий человек дает увидеть себя без вранья, без притворства, без фальши.