Петр поспешил на другую сторону минарета. Здесь все было по-другому. Он увидел внизу муравьиную тропу — улицу, по которой только что шел. Вдоль нее блестели стекла витрин и витринок, быстро бежали автомобили. А вот и городская стена. Она изгибается кольцом, и кое-где около нее поблескивают небольшие пруды. За стеной — саванна, пылят стада: кочевники подходят и подходят. Здесь их встретят купцы — южане, и потянутся купленные ими стада на юг, к Атлантике, в Луис. Туда же, куда идет бесконечный поток арахиса.
Вон там — вдали — тянутся зеленые пирамиды. Петр видел уже их на фотографиях: это мешки арахиса, покрытые зеленым брезентом, сложенные в тысячи пирамид, ждущие своей отправки на юг.
«Все на юг: скот, арахис. А с юга — купцы, чиновники, клерки, ремесленники, — думал Петр. — Южане помогали англичанам завоевывать Север, южане помогали им управлять Севером. А северяне?»
Он невольно вздохнул: недаром северные феодалы, поощряемые колонизаторами, старательно разжигали ненависть к выходцам с Юга: «Они, южане, эти собаки неверные, виноваты во всем — и в нищете Севера, и в туберкулезе, в проказе, в неграмотности». И шла резня, организованная по совету английских чиновников-администраторов, вершивших дела руками преданных им эмиров, предки которых были посажены на престолы еще лордом Дунканом.
Когда еще эти простые северяне-грузчики, мелкие торговцы, кочевники поймут, что не южане виноваты во всех их горестях, а толстозадые эмиры. Да, пожалуй, уже начинают понимать. Петру припомнилась листовка забастовочного комитета на двух языках, наклеенная на древнюю глиняную стену Каруны. Ведь если рабочие-северяне выступят вместе с рабочими-южанами...
— Любуетесь?
Петр вздрогнул от неожиданности: рядом с ним стоял Гоке.
Он улыбался в бороду, и шрам делал его улыбку зловещей.
— А я заметил вас, когда вы вошли в мечеть. Уж не молиться ли, думаю. А, товарищ?
Голос его стал серьезным:
— Я заезжал в «Сентрал». Мне сказали, что вы уже ушли. Вот я и поехал вас искать. Между прочим, все приезжие идут прежде всего смотреть мечеть.
Он оперся локтями о железные перила балкончика и глубоко вздохнул, разглядывая лежащий внизу город, в котором ничто не менялось веками. Он не улыбался, и теперь его лицо показалось Петру даже красивым — шрам делал его мужественным, волевым.
И Петру вспомнилось: вот так же Гоке смотрел на черное отверстие в склоне лысого холма, когда они стояли у шахты Ива Велли. Туда, во мрак, тянулись сизые лезвия рельсов, и шпалы между ними коричневели угольной пылью. Через каждые две-три минуты оттуда выскакивали одинокие вагонетки, полные угля; легонько погромыхивая, они мчались к длинному деревянному бараку, стоявшему внизу, и скрывались в его темном чреве. Оттуда они выплывали по тросам канатной дороги и тянулись куда-то за холм.
В самом дальнем конце долины виднелось двухэтажное белое здание с флагом на крыше и двумя-тремя автомобилями у входа.
— Тогда там тоже была дирекция, — махнул рукой Гоке. — И мы шли туда.
Парни в зеленых куртках застыли в молчании и завороженно слушали тихие слова Гоке.
— Мы собрались здесь, у шахты, обе смены, и пошли к ним. Мы были злы, но мы не собирались нападать на них. Просто хотели передать письмо и поговорить с менеджером. Я был мальчишкой, принес отцу завтрак — он так спешил сюда, что забыл его дома. С нами шел и Симба. Мы шли и пели псалмы — так велел Симба, чтобы показать, что мы не несем в сердцах ничего дурного. Вот там, — он показал на вершину холма, — они поставили пулемет. И вот там, на крыше дирекции. Солдаты вышли из-за угла дома и сразу же стали стрелять. Застрочили пулеметы...
Голос его сорвался, глаза налились яростью, кулаки сжались. И Петр подумал, как велика должна быть его ненависть и как хорошо, что Элинор и Роберт не пошли с ним сюда, а остались в машине.
— Симбе повезло. Ему попали в ногу. Он упал, приподнялся и закричал: «Братья! Не стреляйте, братья!» Но солдаты стреляли залп за залпом. Белые офицеры скомандовали им, и они пошли на нас со штыками — добивать раненых. В живых оставили только Симбу, чтобы потом судить. Моего отца добил капитан Лоренс Батлер. Из револьвера прямо в голову. Когда я пришел в сознание, на мне была кровь моего отца.
— Это тот Лоренс Батлер, — начал было один из парней Гоке, — который...
— Да, это он потом погиб на охоте. Утонул в болоте.
Гоке усмехнулся, и шрам исказил его лицо.
— Этого нельзя забыть, — тихо сказал Петр и сочувственно дотронулся до руки Гоке. Тот яростно отдернул руку, судорожно сглотнул.
— Да... товарищ...
И Петру тогда показалось, что последнее слово Гоке выдавил из себя лишь огромнейшим усилием воли.
Теперь же Гоке был прост и весел. Дав Петру вволю пофотографировать Каруну, он постучал ногой по перилам балкончика и усмехнулся:
— Все, товарищ Николаев? Тогда поехали.
— Куда? — удивился Петр.
Лицо Гоке стало серьезным.
— Побывать в Каруне и не встретиться с членами общества «Гвиания — СССР» было бы политически неправильным.
Петр только развел руками.
Глава 29