Операция «Хамелеон»

— Вас зовут... мистер Петр Николаев? — спросила она.

Петр кивнул. В горле у него внезапно стало сухо, и он сделал несколько глотательных движений, прежде чем ответить. Но Элинор спокойно продолжала:

— Значит, Питер. Я буду называть вас Питер.

Петр смущенно пожал плечами:

— Если вам так больше нравится.

— Так просто привычнее, — просто сказала художница.

Это почему-то разозлило Петра.

«Ну и черт с тобой! — раздраженно подумал он. — Тоже — покорительница сердец!»

Он повернулся к профессору, тихо беседующему со Смитом, и залпом выпил рюмку коньяка, которую взял со столика на колесах, подвезенного Томом.

Смит отказался и от коньяка и от кофе.

— Сок, только сок! — попросил он Тома. — И не очень холодный, пожалуйста.

— А вы неплохой ученик! — хохотнул профессор, кивнув на рюмку в руке Петра. — Если это начало, то вы далеко пойдете!

Он потер жирной рукой тяжелый подбородок и посмотрел на часы:

— Уже одиннадцать! Пора и на боковую!

Пыхтя и отдуваясь, он тяжело поднялся из кресла, перевел дух:

— Ну вот и познакомились...

Элинор была уже на ногах. Она первая протянула Петру руку:

— До свидания, Питер.

Рука у нее была твердая, сильная, рукопожатие крепкое.

Элинор на мгновение дольше, чем нужно, задержала его руку. И в ее взгляде Петру почудилась... жалость.

Глава 5

Стива все еще мутило, когда он вышел на широкую бетонную площадку перед зданием университетского госпиталя. Голова слегка кружилась от смеси едких и дурманящих запахов лекарств, обрушившихся на него в хирургическом кабинете.

Он осторожно тронул белый тюрбан свежей повязки и вздохнул: хорошо хоть еще не уложили в госпиталь! Затем сделал несколько неуверенных шагов вниз по серым бетонным ступеням и только сейчас обратил внимание на длинную зеленую машину «шевроле», стоящую несколько в стороне от входа в госпиталь.

Задняя дверца была открыта, и полицейский офицер, опершись на нее локтем, наблюдал за Стивом. Заметив, что Стив увидел машину, он выпрямился и твердым шагом пошел ему навстречу.

— Мистер Коладе?

Рука в белой перчатке коснулась козырька:

— Прошу в машину!

— Значит...

Стив, стараясь казаться как можно спокойнее, пожал плечами. Да, он давно уже ожидал этого момента. Даже заранее представлял себе, как все это произойдет: многих из его друзей арестовывали в свое время колониальные власти, да и сам Старый Симба... Стив много раз слышал историю его четырех арестов: сейчас об этом рассказывали даже ученикам в школах, это стало хрестоматийным.

Стив грустно усмехнулся и подумал:

«А ведь, наверное, когда-нибудь в школах будут рассказывать и о том, как арестовывали нас...»

И он непроизвольно посмотрел на небо, потом обвел взглядом простор университетского парка, окружавшего разбросанные по стриженым лужайкам серые двухэтажные здания, и устало вздохнул.

— Прошу, — напомнил о себе полицейский.

Шофер был в форме, рядом с ним сидел еще один офицер. Севший рядом со Стивом нажал кнопку на спинке переднего сиденья: бесшумно поднялись темные стекла и отгородили их от всего мира. На крыше машины взвыла сирена, и «шевроле» рванулся вперед.

«Люди полковника Роджерса, — подумалось Стиву. — Плохо, если никто не видел, как меня арестовывали!»

Он попытался вспомнить — не было ли поблизости хоть случайных прохожих? Нет, как назло, никого не было.

Машина миновала ворота университетского городка и понеслась по улицам Луиса. Был вечер — тот самый миг, который отделяет шумный и безалаберный ночной Луис от Луиса дневного — озабоченного, делового, спешащего. Короткие сумерки взорвались вспышкой яркого оранжевого цвета — в городе зажглись фонари.

Голова кружилась все больше.

«А может быть, все же лучше было бы остаться в госпитале?»

Стив закрыл глаза и откинулся на сиденье.

Надо собраться с силами, сосредоточиться. И он решил думать о чем-нибудь другом, только не о том, что ему предстояло и к чему он давно уже был внутренне готов.

Например, о том же университетском госпитале. Стив уже бывал здесь — навещал больного товарища.

Сначала нужно было стоять в очереди внизу, около конторки, за которой сидел невозмутимый старик в круглых железных очках, совершенно седой. К нему обращались с почтением, называли его «папа». Он долго и с достоинством листал толстые книги, отыскивая фамилию больного, к которому пришли, старательно читал ее и затем поднимал взгляд на робко переминающегося с ноги на ногу просителя.

— Доктор велел не пускать, — говорил он в раздумье. — Случай очень серьезный...

Тогда родственник налегал животом на конторку и выкладывал на нее пару монет.

— Ну, ну, деревенщина! С дерева, что ли, только слез, — орал старик. — Нечего здесь грязь разводить!

И, делая вид, что смахивает пыль с конторки, старик ловко сгребал монеты.

— Папа, будь добрым, — жалобно говорит проситель. — Доктор-то и не узнает!

— Знаем мы вашего брата, — ворчал старик. — Да что сделаешь! Все мы люди. А доктора тоже, ученые, колют и колют людей. Может, родное лицо увидеть — и лекарства никакого больше не надо. Идите уж, — вздыхал он. — Палату-то знаете?

— Знаем, не первый раз...