Капитан Мак-Грегор прибыл в Бинду с сорока западноафриканскими стрелками, двумя пулеметами «максим», одной семидесятипятимиллиметровкой и тридцатью всадниками.
Отряд вошел в город ранним утром: капитан боялся ночевать в этом лабиринте глиняных улочек, где его «максимы» и пушка были бы бессильны, где стрелкам не удалось бы даже построиться в каре и где все преимущество современных ружей было бы потеряно против коротких мечей и кинжалов воинов эмира, если бы дело дошло — а оно дошло бы несомненно! — до рукопашной.
Город был хорошо знаком капитану, который уже не один раз бывал в этих местах с экспедициями против работорговцев.
Вот и на этот раз город удалось захватить врасплох: деревянные ворота были открыты, и стража и не пыталась сопротивляться.
Отряд сразу же прошел на площадь перед самым дворцом эмира. Это была большая зеленая лужайка с огромным деревом манго в самом центре, под которым обычно вершился эмирский суд.
Солдаты сейчас же построились в каре, наведя пушку на белые стены дворца. Пулеметы прикрывали фланги.
Конечно, можно было бы попытаться сразу же войти во дворец и арестовать эмира. Но Мак-Грегор не хотел рисковать: кто знает, сколько воинов находилось во дворце.
Солдаты поставили в тени дерева три стула для эмира, капитана Мак-Грегора и лейтенанта Дэвидсона, прекрасно говорившего на местном языке.
Затем капитан приказал Абубакару Абдулахи, постоянному проводнику отряда, отправиться в затихший и словно внезапно вымерший дворец, предложить эмиру выйти для переговоров.
Проводник вернулся через четверть часа с ответом, что эмира разбудили и он выйдет с минуты на минуту.
Солнце быстро поднималось. Начинало припекать. Прошло полчаса. Затем час. Из дворца никто не появлялся.
ГЛАВА 14
— Идут, — сказал мальчишка.
Петр увидел худого, стройного гвианийца, упругой походкой спешащего к ним по пыльной улице. Рядом с ним почти бежал их проводник, поминутно заглядывая ему в лицо, что-то быстро говоря и отчаянно размахивая руками.
Афораби остановился в двух-трех шагах.
— Хэлло, джентльмены! Вы идете мисс Карлисл?
Одет он был более чем скромно: старенькая белая рубаха с короткими рукавами, надетая навыпуск, старенькие темно-серые брюки, резиновые сандалии на босу ногу.
Лицо его было отчаянно худым. Казалось, скулы вот-вот разорвут пепельную, туго натянутую кожу. Из глубоких глазниц печально смотрели большие глаза. Он дышал глубоко и порывисто. В нем было что-то пугающе аскетическое. — Дело в том, что… — Афораби замялся. — Она сейчас в храме Ошуна. Я даже не знаю… удобно ли ее беспокоить.
— Мы ее друзья, — твердо сказал Роберт. Афораби поднял на него свои печальные глаза:
— Да, я вас знаю… Мистер Рекорд? Он перевел взгляд на Петра. Австралиец досадливо поморщился.
— Впрочем, если не можете… Он бросил взгляд на мальчика.
— Детям нельзя приближаться к храму, — упрямо наклонил голову Афораби.
Роберт нетерпеливо посмотрел на часы, но Петр опередил его:
— Тогда, если не возражаете, мистер Афораби, я бы хотел посмотреть ваши работы.
Афораби равнодушно пожал плечами, но Петру показалось, что в его печальных глазах сверкнул радостный огонек — сверкнул и тут же погас.
Афораби подошел к двери, вытащил из кармана ключ, вернее, крюк, сделанный из толстой проволоки. Дверь открылась тяжело, противно взвизгнули ржавые петли.