Операция «Юродивый»

23 ноября 1938 года Ежов написал Сталину прошение об отставке, взяв на себя ответственность за все репрессии в стране. Палач покаялся?

Вождь отставку принял, назначив наркомом бывшего первого заместителя, давно готового к новой роли. И уже 5 декабря карающий меч революции со страшной силой опустился на голову бедняги Дергачёва. В тот же день бразды правления управлением перешли в руки ставленника Берии Дмитрия Степановича Токарева.

Тот, в отличие от предшественников, был в своем деле настоящим докой. Закончил Высшую пограничную школу НКВД, прошел огонь, воду и медные трубы в ВЧК и ГПУ, даже прожил полгода в Париже, играя роль экскурсовода на Всемирной выставке.

…Ближе к Новому году зашаталось кресло и под высокопоставленным родственником Вялова. Отношение областного руководства к «лейтенанту» с тех пор резко изменилось. Не в лучшую сторону. Его всё чаще стали привлекать ко всякого рода мероприятиям, не имеющим никакого отношения к ранее выполняемому заданию. Павел догадался: если он не выкинет прямо сейчас нечто неординарное – навсегда увязнет в рутине!

И он решил пойти ва-банк. Записаться на приём к наркому и убедить его в необходимости продолжения операции «Юродивый». Но тот опередил Вялова, и сам вызвал агента в Москву. Голос Токарева дрожал и срывался, когда он сообщал подчиненному новость о предстоящей командировке.

* * *

Пока отсутствовал его непосредственный начальник, Горшков, остановившийся в облюбованном Павлом соседнем доме, все время настойчиво пытался наладить контакт с «пророком», однако Савченко, памятуя о наставлениях Ежова и Вялова, этого допустить не мог. Будучи по характеру не только ответственным исполнителем, но и отзывчивым, добрым человеком, он не просто пытался чётко выполнять приказы руководства, но и рьяно берег от излишней эмоциональной нагрузки немого детдомовского мальчишку, которого полюбил всем сердцем.

«Закончится командировка – и усыновлю Ванечку» – мысленно дал сам себе слово старый чекист.

Однажды вечером Борис принял на грудь чуть больше обычного и начал с утроенной энергией интересоваться перспективами личной жизни.

– Ну, чего молчишь, как рыба? Говори! Выйдет за меня Полина или нет?

– Отстань от пацана! – грозно пробасил Игорь Семенович, уже уставший от настойчивости сержанта. – Сам знаешь: поездка в столицу отняла у него много сил; с тех пор у Ванечки практически пропал дар речи!

– Остынь, дед! Не то худо будет! – пригрозил Борис.

Лучше бы он этого не говорил!

С виду инфантильный и доброжелательный Савченко оказался одним из ведущих советских специалистов, принимавших активное участие в разработке нового вида «борьбы вольного стиля», развитию которой положил начало недавний приказ Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта. В 1947 году её переименуют в самбо…

Разъярённый ветеран сгрёб Горшкова в охапку и бросил через себя. Да так, что тот, перелетев через половину избы, ударился спиной об печку и надолго потерял сознание.

С тех пор к Юродивому сержант больше никогда не приставал.

«Эти Парфёновы очень подозрительны, – написал он в рапорте своему куратору. – Вернувшись из Москвы, внук так и не произнёс ни слова. Дед вроде бы как местный, говор у него наш, тверской – это точно, только слова, которые он порой употребляет в своей речи – шибко умные, даже я их не знаю. Кроме того, старик в совершенстве владеет приемами какой-то диковинной борьбы. Со мной он управился в считаные мгновенья…»

Ознакомившись с донесением своего личного агента, Токарев понял, что ему лучше не совать нос в дела этой странной семейки и… лейтенанта Вялова. Если тот, конечно, вернётся живым из Белокаменной!

* * *

Несколько часов Пашка томился у двери приёмной нового наркома внутренних дел, пока его родственник, чудесным образом сохранивший свою должность (чему наверняка способствовала блестящая операция по нейтрализации руководителя Белого движения Евгения Карловича Миллера, в которой дядя принимал самое непосредственное участие; не так давно генерала похитили в Париже и вывезли в Москву, где теперь он дожидался решения суда), не скомандовал:

– Пора. Ни пуха ни пера тебе!

– К черту! – плюнул через плечо Вялов.

Лаврентий Павлович стоял спиной к нему у приоткрытого окна. Несмотря на холодную зиму, в кабинете было очень тепло, даже душно.

– Разрешите, товарищ народный комиссар?

– Да-да, входите, пожалуйста!

Широкая ваза, наполненная фруктами, откупоренная, но полная бутылка грузинского вина, рядом с которой лежит пачка дорогих американских сигарет…

Удивлению Пашки не было предела, ибо всем сотрудникам госбезопасности было хорошо известно, что Берия ведет здоровый образ жизни: не пьёт и не курит.

– Присаживайтесь, Павел Агафонович, – не оборачиваясь, вкрадчиво молвил Лаврентий Павлович. – Выпейте вина. Угоститесь сигаретой.

– Не употребляю! – еле произнёс Павел, у которого от волнения пересохло во рту.

– Похвально, похвально… Ну, как там наш Юродивый? Точнее, детдомовец, призванный играть его роль?

– Молчит как рыба! Это правильно, что пророка заменили немым мальчишкой.