– Опять, – взревел директор. – Я сделал понт, что ничего не заметил. Я среди вас, малохольных, провел воспитательную работу… Ну, придурки, сколько раз вам говорить – кончайте такое рассказывать здесь. Как надо меня называть?
Один из шкафов пристально рассматривал стенку за спиной директора, зато второй просиял и выпалил:
– Леонид Александрович!
– То-то же, – устало откинулся на спинку кресла директор. – Идите отсюда, и, если еще раз… Вы не в вестибюле бездельничать будете, а отправитесь до команды Гнуса. Долги выколачивать – это как раз по вашей части, долбаки, а не вместе со мной бизнесом заниматься, усекли? Киш, к е… То есть идите работать.
Шкафы дружно растворились за дверью, а вместо них в кабинете оказался сравнительно молодой человек бесцветного вида.
– Значит так, Пряник, ты мой заместитель, – начал руководить им Леонид Александрович. – И тебе, наверное, уже пора что-то думать самому, а не бегать сюда, как на срачку, врубился? Ты что, сам разобраться с банком не можешь? Там же директор из твоей ментовско-комсомольской системы… Значит, всё дорешаешь сам, иначе, бля буду, мне такой зам на хер не надо. И не забудь встретиться с нашими друзьями из… А то доллар пухнет, но пайка им в купонах капает. Катись отсюда, то есть идите работайте, господин Прянишников.
Капон с сочувствием посмотрел на Леонида Александровича.
– Такие вот кадры, – пожаловался ему директор – А что делать, если не с кем работать? Кого не расстреляли, того посадили. Кого не посадили, тот уехал. И вот теперь в этих… Капон, кого суки выбивали? Лучших людей выбивали. А теперь эти гниды позанимали места, и я вынужден работать с такими придурками. Они как чувствовали наше будущее и торопились очистить в нем мест для себя. Ладно… Так чего тебе хочется, Капон? Только учти, я теперь спорю редко. Столько вокруг бизнеса, успевай бабки подбирать. Слышал, ты был долго без дела, Спорщик.
– Да, Боцман. Возраст всё-таки, – пытался оправдаться Капон. – К тому же ты моложе, тебе легче привыкать до того, что фраеров можно вскрывать без опасений сесть в кичу. Не то, что раньше…
– Раньше… – с удовольствием протянул директор благотворительного фонда. – Раньше мы были гораздо моложе… Кстати, ты помнишь за те сережки, Спорщик?
– Или. Чтоб они горели. Тогда мне один мент делал за них вырванные годы.
Директор расхохотался.
– Правильно, а чего б тебе хотелось? Мусора сами губу раскатали на них. Такой был бы подарок от одесских ментов киевскому руководству… Если бы я не проиграл тебе двадцать штук в честном споре.
– Да, двадцать тысяч, – покачал головой Капон. – Те двадцать штук рублей были задороже сегодняшних тридцати тысяч долларов. Но какие сережки, а, Боцман?
– Скажу по секрету, Капон. Как испытанному партнеру. Эти сережки таки да попали в Киев. Более высокому руководству, чем тому, кого ублажали менты. Мы же тоже умеем делать подарки, – скромно заметил директор и со вздохом продолжил: – Какая вещь… Я бы такую с удовольствием приобрел. Но где ее взять, когда сегодня какая-то пятикаратная срань проканывает за исключительную ценность.
Сережки стоили таких воспоминаний, потому что вы хрен увидите нечто подобное в каком-то местном музее или даже в ушах новоявленных мадамов. И выплыли они на свет Божий в те слабозабываемые времена, когда районным судом руководил обком партии, а вовсе не Леонид Александрович.
Капон уже тогда носил не только вставной шнифт на морде, но и кличку Спорщик. Потому что имел манеру забивать пари с подарками природы, наподобие себя, и ни разу не прокатал в честном споре. Если Капон приходил до Витьки Сивки, Боцмана или Стакана, так они безоговорочно забивали с ним лапы. А Капон гнал им примерно так: «Могу замазать на десять штук, что на улице Чижикова в такой-то хате спрятано пару пудов золота у радиаторе». Ребята проверяли эти сведения и лишний раз убеждались: за то, чтобы выиграть у Канона, не может быть речи. А честный спорщик Капон радовался жизни и из-за хронического отсутствия туалетной бумаги повесил в сортире Уголовный кодекс, где такому литературному произведению, между нами говоря, самое место.
Так один раз Капон выиграл у Боцмана двадцать штук уже после того, как наша доблестная милиция взяла одного мерзавца за расхищение социалистического добра в особо крупных размерах. И правильно сделала. Потому что, если не воровать у крупных размерах, что тогда конфисковывать в доход государства, а вернее, его служащих? Пресловутые магазины «Конфискат» только успевали обслуживать из-под полы лучших представителей народа в виде его передового отряда номенклатуры. Причем по ценам, которых из-за чистого символизма в природе не бывает.