Операция «Гадюка»

— Не капай слезы в капуччино. Кто будет допивать эту соленую бурду?

Катрин потянулась ко мне, но стол мешал — он умудрился встать точно между нами. Мне даже не пришлось отстраняться.

— Я, честное слово, очень расстроена. — Катрин старалась найти убедительные слова, чтобы я поверил, что лишь сначала она следила за мной, как за непонятной зверушкой, а потом уже общалась со мной, как с настоящим человеком. Я понимал ее и заранее знал все, что она хочет сказать. Но от этого моя обида на нее не проходила. Именно на нее, а не на идиотский Институт экспертизы, измышление нездорового ума. Институт не может целоваться, а Катрин целовалась сказочно, как самая страстная из десятиклассниц.

— Значит, сначала ты изучала, а потом заинтересовалась? — сказал я.

— Ты можешь издеваться надо мной сколько хочешь…

— Тебе надо было еще несколько недель потерпеть. Может, тогда бы всем это надоело и ты взяла бы расчет в институте… по собственному желанию.

— Я не могла… — Катрин достала платок и высморкалась. Это было неэстетично, но раздражения во мне не вызывало. У нее покраснел кончик носа, что тоже было неэстетично, но умилительно. — Я не могла, потому что завтра я должна привести тебя в институт и познакомить с нашей завлабораторией. С Калерией Петровной.

— Зачем? Я же не умею стоять на голове.

— Она предложит тебе переходить к нам на работу. Нам позарез нужны полевые сотрудники.

— Это тоже твоя инициатива?

— Я — винтик в машине, которая зовется Институтом экспертизы. Но нашему институту позарез нужны люди со всякими удивительными способностями. Потому что у нас бывают очень сложные экспедиции… и наши ребята даже порой… погибают.

— Значит, наблюдение за мной не прекращается, но изымается из твоего ведения?

— Значит, ты станешь одним из нас.

— Все это глупо, Катька, — сказал я. — И дождик совсем прошел. Пошли погуляем. Допивай свой соленый напиток — и смываемся, не заплатив.

— А как? — заинтересовалась Катрин.

Моральные устои мои рухнули. Одно дело быть равноправным членом общества, молодым ученым, с которым здоровается в коридоре сам директор института Александр Иванович Шкурко. Другое — чувствовать себя поднадзорным существом неизвестного происхождения. Ну откуда у существа такого происхождения могут быть принципы и мораль?

Я поманил к себе мелькнувшего в дверях официанта и показался ему в виде известного своей строгостью с цивильными людьми генерала Лебедя в парадной форме генерал-лейтенанта с орденами на груди, включая казачий крест за войну в Приднестровье, где генерал не воевал, но обеспечивал мир после войны.

— Слушай, парень, — сказал ему Лебедь. — В каких войсках ты служил?

— В пехоте, товарищ генерал-лейтенант, — обрадовался вниманию самого командарма-14 официант. — В семнадцатой отдельной мотострелковой бригаде.

— Вот это лишнее, — сказал генерал-лейтенант. — Всякому постороннему запрещается выдавать сведения военного характера.

— Ну какое же вы постороннее лицо? — удивился официант.

— Ладно, ладно, я не сержусь, — ответил генерал-лейтенант.

— А вы, значит, бумажник дома забыли? — спросил официант.

Такая прозорливость официанта сразила меня в образе генерала. Не знаю, как бы повел себя генерал в такой ситуации, но я грозно проревел:

— Это еще что за шутки?

И тут же заплатил за двоих и даже потребовал сдачу, потому что должен быть порядок в мотострелковых войсках!

Катрин отсмеялась на узкой аллее и остановилась, обернувшись ко мне. Ветки деревьев распрямлялись и сбрасывали на нас грозди капель.

— Ты уже не сердишься? — с надеждой спросила она.

— Я и не сердился, — ответил я. Такой ответ можно было трактовать двояко. Скорее всего он был аналогичен старинному «Бог простит», что означало «Пока не будет соответствующего указания свыше, нет тебе прощения».

— Но ведь я совершенно не знала тебя, — сказала Катрин, глядя под ноги и обходя лужи, чтобы не замочить ноги. — Мне сказали просто: ознакомься с исходными, есть один странный парень, может быть, «чайник», а может, и в самом деле — по нашей части.

— По вашей части?

— Ну ты же понимаешь! Это значит, что в тебе есть некие свойства, которые явно отличают тебя от остальных людей. Мне предстояло узнать, существуют ли эти качества или придуманы сплетниками. А если есть, откуда они?

— Откуда же?

Катрин остановилась и обернулась ко мне. Ее глаза были совсем близко. Мне всегда казалось, что в них отражается небо, даже если она смотрела на красную стенку.

— Ты сегодня аккуратно положил последний кирпичик в стену, — сказала она, — рассказав о своем сне.

— Ты в него поверила?

— Я вообще неверующий человек, — ответила Катрин. — Вера и наука редко совместимы. Я проверяю, а потом сомневаюсь снова.

— Чудесное правило, мистер Дарвин, — согласился я. — Но если бы ты знала, как противно ощущать, что ты — лишь объект для наблюдений!

— Гарик!

— В чем я не прав?