Еще через две недели наши разведчики Николай Гнидюк и Николай Струтинский (тоже участвовавший в подвижной засаде) гуляли в гитлеровской форме по Ровно. Стоял чудесный солнечный день. Разведчики проходили мимо здания офицерского госпиталя. Когда они поравнялись с крыльцом, из двери вышел высокий капитан в форме инженерных войск, сбежал по ступенькам вниз, сел в «оппель» и уехал. Правая рука капитана была на перевязи.
Гнидюка словно что-то в грудь толкнуло.
— Знаешь, Коля, — сказал он Струтинскому, — чует мое сердце, что это тот самый фриц, который тогда от нас в лес ушел.
Струтинский в ответ мог только пожать плечами. Поди проверь — тот или не тот! Мало ли в Ровно раненых офицеров — хоть пруд пруди.
И вот уже летом на квартире нашей разведчицы Лидии Лисовской в доме по улице Легионов, 15 собралась офицерская компания. Хозяин пирушки был обер-лейтенант Пауль Зиберт. В этот вечер он пригласил нескольких важных для него офицеров и поэтому не поскупился на угощение. Стол ломился от коньяков, ликеров и отменной закуски. Гости веселились вовсю. Помалкивал только штурмбаннфюрер из гестапо, сидевший в дальнем углу комнаты.
Зиберт был в ударе: рассказывал анекдоты, смешные истории, танцевал с дамами — словом, был душой общества. Потом пришел Николай Гнидюк, считавшийся двоюродным братом хозяйки дома Лидии Лисовской. Ему тоже нашлось место за столом. Он налил себе рюмку коньяку, повернулся к соседу чокнуться и… замер от изумления. Рядом с ним сидел тот самый немецкий капитан, которого они со Струтинским видели возле госпиталя. На правой кисти капитана отчетливо выделялся небольшой багровый шрам. Гнидюк чуть не поперхнулся коньяком, но все же сумел благополучно допить свою рюмку.
Разговор за столом шел о предстоящем крупном наступлении, о грядущих победах, о новом секретном оружии, которое, по слухам, в корне изменит ход войны в пользу Германии.
— О, я нисколько не сомневаюсь, что новое оружие, плод германского гения, свершит чудеса, — поддержал разговор и Зиберт. — Могу это засвидетельствовать хотя бы на таком примере. Недавно я был в командировке в Берлине, и там мне подарили пистолет совершенно оригинальной новой конструкции. Вы только представьте: четырнадцатизарядный «вальтер» с великолепным боем! Не угодно ли полюбоваться, господа?
С этими словами Кузнецов вынул пистолет из кобуры и поднял над столом для всеобщего обозрения. Послышались восхищенные возгласы. Только инженерный капитан, сосед Гнидюка, не разделял любопытства остальных офицеров.
— Ну, не очень-то хвастайтесь, Зиберт, — сказал он. — Вы не первый обладатель четырнадцати-зарядного «вальтера». У меня еще раньше, чем у вас, был точно такой же. Был да сплыл при довольно трагических обстоятельствах.
— Расскажите, капитан, — послышалось со всех сторон.
— Что ж, если угодно. Как вы все помните, господа, несколько месяцев назад партизаны совершили нападение на машину, в которой ехали в Ровно из Киева мой бедный друг имперский советник подполковник фон Райс и майор граф Гаан. Я находился в тот ужасный момент в этой же самой машине…
Сидевший в дальнем углу гестаповец неожиданно оживился. Его маленькие глазки-буравчики впились в лицо капитана.
— Значит, вы можете рассказать об их судьбе? — перебил он рассказчика. — Они ушли вместе с партизанами?
— Как вы можете так думать о немецких боевых офицерах? — с неприязнью взглянув на гестаповца, резко ответил капитан. — Я видел подполковника Райса и майора Гаана в последний раз без всяких признаков жизни, до конца выполнившими свой долг перед фюрером и Германией. В отличие от некоторых людей, которые должны были обеспечить их безопасность и не допустить подобного нападения под своим собственным носом…
Последнее ядовитое замечание было направлено явно в адрес гестаповца. Тот побагровел, но смолчал. Возражать дерзкому капитану означало признать, что недвусмысленный намек попал точно в цель.
Капитан продолжал под общее молчаливое одобрение свой рассказ:
— Так вот, когда случилась вся эта история, со мной как раз был такой «вальтер», как тот, что вам только что демонстрировал обер-лейтенант Зиберт. Я отстреливался, кажется, убил двух бандитов, но был сам ранен в правую руку и выронил пистолет в снег. Каким-то чудом мне единственному удалось выбраться из машины и, раньше чем к ней подбежали партизаны, скрыться в лесу. Таким образом я спас жизнь, но лишился пистолета. Самое обидное, что им сейчас пользуется какой-нибудь невежественный русский дикарь, который даже не понимает, какое великолепное оружие ему случайно досталось. И, поверите ли, господа, я до конца жизни буду помнить номер того пистолета — 46710.
«Русский дикарь» невольно взглянул на пистолет, который продолжал держать на ладони. На синей вороненой стали виднелись пять цифр: 46710.