Операция "Берег"

…Чижов управился — хрипел, булькал кровью из вскрытого горла поляк в седле перед ним. Дико кричал свободный жолнер, пытался острием сабли достать заросшего красноармейца, да Чижов уклонялся в седле, хладнокровно прикрывался еще не помершим врагом. Тут оба — поляк умирающий и его убийца — начали на землю с седла сползать. Ошалевший целый поляк с саблей — глаза выкачены, орет невнятно — бросил этих, двинул коня на помощь другому пану. Игнат всё сидел за своим толстым врагом, намертво вцепившись страшным, тощим, заросшим как папуас, клещом, наверное, уж в десятый раз бил шилом. Поляк в его руках мотал головой, фуражка свалилась, от ужаса лицо аж нечеловечье, но помирать не собирался.

— Не лезь, гадюка! — страшно заревел Игнат, оборачиваясь к свободному поляку, вздымавшему за спиной дерущихся саблю.

Вовсе одичали и спятили обессиленные красноармейцы. Но видно, то безумие заразно было. Поляк завизжал, вдруг бросил саблю, принялся скидывать из-за спины винтовку.

— Да чо ты, паненок… — рассудительно сказал из-за лошади Чижов — он успел встать на ноги, предусмотрительно прихватив повод пятящейся свободной кобылки. И уже с оружием. Клинок сабли в руках красноармейца пошел без изысков, на укол. Дотянулся. Верховой поляк, все возившийся с ремнем винтовки, вскрикнул. Игнат крякнул, ткнул повторно — теперь острие сабли вышло из груди жолнера, тот глянул на себя, жалобно заверещал. Испуганная лошадь шарахнулась, унося запрокидывающегося всадника….

— Мить, коня, коня держи! — закричал Чижов.

Митька, сжимающий в руке крышку консервной банки — край отточен, полоснуть по горлу еще как можно — бросился ловить повод.

— Вот же история с географией, — сердито бормотал Игнат, снова втыкая шило теперь уже под челюсть «своему» жолнеру — тот наконец ослаб, выронил саблю.

Осталась за спиной роща, вытоптанная трава меж дубов, раздетые догола тела жолнеров. А лошади уносили беглецов к речушке, к зарослям камышей. Там скрыться не выйдет, нужно дальше, но пошел фарт, пошел же, а⁈

…Прижимал к себе ворох шмоток Митька, бил пятками в бока упрямящегося каурого мерина. Переодеться бы, обуться, оружие глянуть. Но некогда…. В лагере схватку в роще видеть не могли, выстрелов не слышали, думают, что беглецы дальше тиканули и жолнеры их на поле за рощей ловят, малость завозились. Но сообразят, что дело неладно, выедут глянуть, тут каждая минута на счету….

* * *

Уходили, путали следы до утра беглецы. На восток коней гнали, частью по воде. Всё одно найдут: как слух пройдет, так вся округа в облаву двинется. Нужно иным курсом идти.

На рассвете лошадей убили. Жалко было, слов нет. Не так самих коней, как ноги собственные слабые, и то, что пожалуй, недалеко уйдешь. Но имелся план — еще с Гончаром его составляли, обдумывали.

— Хоть мяса возьмем вдоволь, — сказал Игнат, вытирая саблю. — Митька, главное, ноги не сбей. Сапоги новые, им разнос нужен. А тебе еще и портянка тройная. И главное, если потеряемся — помнишь куда идти?

— Да брось, парень не хуже нас соображает, — Чижов блаженно затянулся панской папиросой. — Во — в роще на суку висел, чистый театр.

— Это да, прям Мозжухин[6]. Трагический талант! — подтвердил Игнат.

Посмеялись. А дальше поводов для веселья было не то чтобы много.

* * *

Шли только ночами, шли на север. По слухам, вроде точным, остатки отрезанной 4-й армии РККА прорвались к границе и ушли интернироваться к немцам[7]. Как оно там все прошло, было не очень понятно, но идти на восток было попросту невозможно: и далеко, и искать именно там будут. Карты нет, да и кто-где на фронте позиции нынче занимает — абсолютно неизвестно. Ляхи врали, что до Москвы дошли, но то у них в крови — надуться жабой и обпердеться.

Те ночи для Митьки Иванова в одну-единую слились. Ноги опять опухли, болели непрестанно, дождь, считай, каждый день, холодно. Днем костер считанные разы разводили — когда место дневки надежным оказывалось. А так — потник за подстилку, да френч жолнерский — одеялом. Чего им, сволочам, стоило в шинелях за беглецами выехать? Ладно, хоть белье теплым оказалось, благодарствуем, паны жолнеры.

Шел Митька почти налегке: мясо кончалось, только одежда, подстилка, да револьвер-«бульдог», что оказался в кармане галифе одного из поляков. Игнат с Чижовым винтовки бросать и не думали — было ясно, что в плен в таком виде, да после этакой славной истории сдаваться не имеет смысла. Имелись еще сабли, да «наган» с кобурой, снятый с упрямого хряка-подхорунжего, которого простым шилом хрен возьмешь. Патронов было маловато, это да. Впрочем, плана давать большое сражение у беглецов и не имелось. Вся надежда на скрытность да скромность.

За ночь удавалось всего несколько верст пройти. Пока осмотришься-угадаешь, пока обойдешь село…. Еще собаки эти, вечно загавкать норовящие, заразы блохастые. И Польша эта бесконечная, одинаковая, сырая и липкая, как сопли застарелые.