Старший лейтенант Земляков задавал дежурные вопросы, слушал, и постепенно переходил к вопросам не дежурным, Тяпоков стенографировал, в шкафу с дверцей, пробитой осколком, росла стопка уже оформленных протоколов. В соседней комнате под присмотром сурового и крайне многозначительного видом Горнявого томилось трое очередных немцев — кандидатов на «сказать что-то ценное». Пленных передавали с пунктов приема, сейчас везде работают люди, имеющие ориентировки по линии «Кукушки», сил задействовано много, толку мало. Что ж, рутина оперативной работы.
…— Мы располагались у Штайндаммских ворот, генераторы разбило, мне приказали идти с винтовкой на позиции, но я плохо стреляю, господин обер-лейтенант… — с тоской излагал штабс-фельдфебель.
— Ваша стрелковая подготовка меня не волнует. Расскажите о необычных электромонтажных работах в последние полгода.
— О необычных? Но…
Пустышка. Скорее всего, бригады, производившие действительно важные работы для обеспечения «Кукушки», были уничтожены сразу по окончании подключения портала. Лишняя сотня жизней для этой организации ничего не значит, лучших рабочих отобрали и эвакуировали на «ту сторону», остальных ликвидировали. Нет, не в том направлении нужно рыть. А куда рыть, если даже и по верхушкам не идет? Крайсляйтер и гауляйтер ничего детального толком не знают, а куда уж выше. Мы тут не Штирлицы, идти подряд по всем кабинетам не можем, Бормана и Шелленберга в курилке порасспрашивать не выйдет. А этих штабс-фельдфебелей с обер-шютцами — тьма тьмущая…
Из дельных разговоров за прошедшее время случился один, да и то не плод оперативных усилий, а скорее, случайная встреча.
Сделали паузу в допросах, требовалось чуть передохнуть и пообедать. Земляков оставил за старшего группы радиста, двинулся в столовую. Быт комендатуры только устанавливался, кормили товарищей офицеров довольно непредсказуемо, прямо даже не угадаешь: то поджаренные колбаски-боквурсты[2] с перловкой, то гороховый суп с «мясным хлебом[3]». Вообще было интересно, и хоть какое-то переключение работы мозга. Вместе с Дато Беридзе — помощником коменданта — шли через двор. Окликнул часовой:
— Товарищ капитан, тут немец приперся. Гражданский. Я его к дежурному направляю, а он не идет, чего-то иного хочет.
— Э, чего «иного»⁈ Порядок должен быть! — немедля возмутился темпераментный Дато и двинулся наводить этот самый порядок.
По-немецки капитан Беридзе неплохо понимал, но сам говорил с таким характерным кавказским акцентом, что немцы пугались. Посетитель — немолодой уже горожанин, под напором грузинско-немецкого словесного потока попятился, плотнее прижал к груди шляпу. Тут Евгений осознал, что лицо немца ему смутно знакомо. Вах! на фото он именно в шляпе был, правда, в летней. Сейчас бы надел хоть эту — темную, а то ошибиться можно, сильно похудел. Если это, конечно, вообще он…
…— Говорите, «порядок у вас был»? — возмущался Беридзе на плотно «счетверенном» немецком. — Какой при Гитлере порядок⁈ Разве это был порядок⁈ Порядок, он правильным должен быть…
— Постой, товарищ капитан. Господин немолод, сразу столько порядков ему не переварить, — предупредил Земляков, присматриваясь.
— Женя, разве я не верно говорю⁈ Разве не правильно⁈
— Нет, все верно, только тут же местный прусский акцент нужен.
Немец глянул на забинтованные руки подошедшего офицера, еще больше ссутулился. Залепетал:
— Благодарю, я понял, зайду завтра. Понимаю, порядок. Проблемы музеев и культуры сейчас далеко не первоочередные.
Старший лейтенант Земляков улыбнулся:
— Доктор Роде? Рад вас видеть. Вижу, то письмо в прошлом году до вас дошло, и вы его осмыслили. Не волнуйтесь, здесь все на своих местах, и о вас знают. Вас уже начали разыскивать, планируя просить помочь розыску и охране культурных ценностей. У нас действительно порядок, пусть и не совсем оформившийся. Обстоятельства, как понимаете.
Доктора отвели в столовую и накормили.
— Дато, ты еще орден хочешь? — прошептал Евгений, выпросив у подавальщицы еще одну тарелку с борщом.
— Так мне нэ надо! Заслуженно хочу!
— Именно! Тебя после войны в музеях очень хорошо вспоминать будут. Тут об уникальных ценностях речь идет. Этот немец-доктор большой специалист, только искать его еще не начали.
Дато был культурным офицером, о Янтарной комнате слышал, проникся серьезностью момента.
За борщом побеседовали с доктором о жутких днях штурма, ни о чем культурном товарищ Земляков не спрашивал — своих дел хватает, а насчет попыток вполне возможной эвакуации ценностей по маршруту «Кукушки» лучше позже вопросы задать, когда доктор поуспокоится. Но предупреждение в письме, весьма размытое, но становившееся вполне очевидным с развитием событий, свое дело сделало — тогда, в конце лета 44-го, доктор ничего не понял, много позже начал делать выводы. Неглупый человек, хотя своеобразных принципов. Или полного отсутствия принципов?