Операция "Берег"

Как оказалось, дорогу Барк вполне знал. Миновали пустынный коридор с ковровой дорожкой, лестницу. Откуда-то послышалась приглушенная музыка — Земляков подумал, что ослышался. Пилот многозначительно поднял палец вверх, кивнул на дверь.

— Стучать нужно вот так!

На дробь сигнального стука дверь отворилась. Пилот выкинул руку в приветствии:

— Хайль Гитлер! Люфтваффе и связь!

Внутри захохотали.

Обер-лейтенант Земляков обнаружил, что не так уж пьян. В смысле, если сравнивать с другими. Небольшая столовая, а может бар-столовая, была переполнена: офицеры, некто в гражданском, девицы и молодые фрау из «Свиты СС»[4] и «Помощниц вермахта»[5]. Орала музыка, в густом сигаретном дыму и перегаре шевелились фигуры, плакали и хохотали. Иногда очень характерно шевелились, особенно на диванах у стены. О майн готт! Как говорится у русских — «да тут все в жопу». Вот так иногда конец войны выглядит, врата ада…

Обер-лейтенант Земляков хлебнул из кем-то поданного стакана, отвел глаза от тщетно пытающейся одернуть юбку рыже-сочной медсестры. Дружище Барк, сука, исчез — кажется, полез к буфету на разведку. Дышать было трудно, вино на коньяк ложилось очень плохо, музыкальный посвист пластинки и чуть шипящий голос поющей Ильзе Вернер[6] терзали слух. Рядом качался в танце оберштурмфюрер, обнимающий некое юное, горько рыдающее создание с размазанным ало-помадным ртом. Кто-то кричал о «еще бутылке чудо-оружия»….

Кошмар. До службы юный Земляков видал всякое, бывало, отрывались не-по-детски, чего уж там, но до такой крайней упоротости не доходило. В углу у буфетной лежало с десяток тел, белый как мел лейтенант-артиллерист определенно не дышал. Евгений попытался пристроить стакан с вином на загаженный стол, тут его схватили за руку:

— Вы кто?

Фройляйн была красива, даже несмотря на крайнюю степень упитости: голубоглаза, белокура, с маленьким и розовым вспухшим ртом. Взгляд безумный, рука цепкая, с острыми ногтями. Белая блузка напрочь лишилась пуговиц — остался только серебряный значок со свастикой на лацкане — на белоснежной ткани пунцово-винные и иные пятна. Вот та самая… знаменитая белокурая бестия.

— Я связь, — пробормотал Евгений, стараясь не морщиться от боли в руке.

— О, значит, ты всё знаешь? — бухая валькирия жутковато улыбнулась. — Скажи, связь, русские уже здесь?

— Еще нет. Завтра будут.

— Так зачем время терять? Я же так мила, разве нет?

Обер-лейтенант Земляков пытался мужественно сопротивляться, уперся свободной рукой о столик — не помогло — рывком притянули, розовый кукольный рот впился жестоким поцелуем. Со стола сыпались стаканы, кто-то дьявольски хохотал за спиной, а легкие наполнялись парами рома — валькирия была полна этим напитком по самые гланды. Евгений понял, что сейчас задохнется.

«При выполнении особо важного задания, в борьбе с превосходящими силами алкоголя и бл…» — вот прямо так и напишут.

Спас летчик-герой. Евгений почувствовал, что прекрасную душительницу тянут назад — она упиралась, но не выдержала, прервала поцелуй и взвизгнула — оказалось, её сгреб за густые волосы героический Барк. Выдохнуть хоть что-то благодарное обер-лейтенант Земляков не успел — ему не глядя сунули три бутылки.

— Я хочу связь. Или двоих, — морщась от безжалостно треплющей волосы руки, поведала валькирия.

— Уступаю дорогу люфтваффе, — поспешно пробормотал Евгений.

Его явно не слышали — уже целовались, словно жизнь из друг друга высасывали. Ну, главное — многострадальную руку обер-лейтенанта отпустили.

Прижимая к груди бутылки, обер-лейтенант Земляков пробился сквозь музыку и дым к двери. Сердце колотилось, даже протрезвление некое накатило. Или это от боли в руке мысли прояснились?

У дверей не выдержал, оглянулся. Барк был еще жив. Даже весьма. Вообще умеют немцы самозабвенно срываться в грубую порнуху, выкладываются душевно. Впрочем, эти двое, наверное, считают, что это их последний секс.

Евгений вывалился в комнату охраны.

— Спешишь, камрад? — малоразборчиво спросил унтерштурмфюрер.

— Увы, имею срочное задание, — оправдался Евгений, прижимая к груди неудобные бутылки.

Препятствовать выходу не стали — второй эсэсовец был занят — блевал за кресло.

В коридоре было хорошо: тихо и воздух почти чистый, только чуть пыльный. Доносились глуховатые разрывы — сейчас артиллерийский огонь вели по цели не очень отдаленной, наверное, по Северному вокзалу. Евгений сел под стеной, пытаясь отдышаться. В башке было отвратительно: опьянение чуть отступило, но голова кружилась, болела. Не надо было проклятый «Блютгерихт» даже пригублять. Вот же дрянь, смешал все-таки. И рука зверски болит. Посмотрел — с левой руки капала кровь. Ну и ногти у этой голубоглазой стервы…

Ну его к черту. Агентурная работа, да еще в таких условиях — вообще не наш профиль. Нечего было и браться.

Со стоном поднялся, утвердился на ногах. Бутылку оставляем, две берем…

Найти обратную дорогу было не так сложно. Голова соображала, только как-то ограниченно. Оставил за дверью еще одну бутылку, вошел в кабинет. «Тыловые службы» уставились во все глаза. Наверное, не верили, что обер-лейтенант обратно доползет.