И все же в основном дальнейшее осуществление налетов на Берлин зависело от стойкости островного гарнизона. Чем дольше моонзундцы не пустят немцев на острова, тем больше ударов смогут ДБ-3 нанести по фашистской столице.
— Сколько времени вы думаете продержаться на островах, товарищ генерал? спросил Преображенский.
Елисеев усмехнулся, по привычке потрогал пальцами клинышек седой бородки.
— На сколько хватит сил, товарищ полковник, — неопределенно ответил он. — Вы теперь в курсе всей обстановки.
— Да, обстановка отвратительная…
— Одно скажу: еще не одну неделю будем драться. Просто так мы советские острова не отдадим. Фашисты еще поломают о них зубы.
Преображенский простился с Елисеевым. Генерал проводил его до двери.
— Продолжайте бомбить Берлин, Евгений Николаевич. Все, что зависит от нас для обеспечения ваших полетов, мы сделаем, — заверил он.
Восьмой налет на Берлин
Старший политрук Поляков через Оганезова получил переводы еще двух писем жительниц Берлина, посланных жениху и мужу на фронт, которые, как и солдат Эрнст Реннинг, сложили свои головы под Ленинградом. Поляков тут же размножил текст на пишущей машинке и раздал экипажам и в подразделения обслуживания. Один экземпляр он отнес Преображенскому.
— Очень кстати, — похвалил полковник. — Перед полетом всегда приятно прочесть письмецо, хоть и чужое.
— Почему чужое? — усмехнулся Поляков. — Пишут же про нас, про нашу работу.
Первый лист был с письмом невесты к жениху.
«Мой милый Генрих, пишет твоя невеста. Мы сидим в подвалах. Я не хотела тебе писать об этом… Здесь взрывались бомбы. Разрушены многие заводы. Мы так измучились и устали, что просыпаемся только в момент разрыва бомб. Вчера с половины двенадцатого и до половины пятого утра хозяйничали летчики. Чьи? Неизвестно. Всякое говорят. Нам было очень плохо. Я начинаю бояться каждой ночи. С Брунгильдой мы пошли в бомбоубежище. Там сказали, что это были русские летчики. Подумай только, откуда они летают! Скажу тебе, что у нас каждую ночь воздушная тревога. Иногда два или три раза в ночь. Мы прямо-таки отчетливо слышим, как русские ползают над нашими головами. Они бросают адские бомбы. Что же будет с нами, Генрих?
На втором листке был перевод письма к мужу.
«Дорогой и любимый Курт! Сегодня, после маленького перерыва, мы снова в бомбоубежище: в первый раз от двенадцати до двух часов, потом еще раз с трех часов. К сожалению, сигнал воздушной тревоги дают слишком поздно, когда самолеты уже прилетают и сбрасывают бомбы. С субботы на воскресенье бомбили наш Берлин, и с воскресенья на понедельник бомбили, и с понедельника на вторник бомбили. Прилетают русские и англичане в неделю столько раз, сколько эта кошмарная неделя содержит в себе рабочих дней, не исключая воскресенья. Весело нам теперь живется!..
Преображенский вернул листки старшему политруку.
— Это хорошо, что берлинские женщины пишут такие правдивые письма на фронт, — сказал он. — Немецкие солдаты будут знать, что их варварские действия против советских людей безнаказанными не останутся. Вот и сегодня мы еще раз напомним в Берлине о возмездии!..
Интенсивность бомбардировок немецкой авиацией аэродромов Кагул и Асте к концу месяца снизилась. Видимо, гитлеровцы посчитали, что их бомбы разбили все советские бомбардировщики. Однако ДБ-3 нисколько не пострадали. Вражеские летчики так и не нащупали их стоянки.