Операция «Атлантический циклон»

Увы, к огромному разочарованию Витима, Янлин теперь находился под охраной. И убивать людей ради достижения своей цели бандиту совсем не хотелось. Соображения гуманности тут были ни при чем. Город успел уже забыть о бандитских разборках, и напоминать о них совсем ни к чему, поскольку напоминание такое чревато жесткой реакцией правоохранителей, которым начальство устроит жесточайшую головомойку. А нынешнее благополучие Витима держалось на равновесии, установившемся между преступниками и теми, кто их должен ловить. За прошедшие годы установились границы, в рамках которых уголовники спокойно занимались своим черным делом. Переступать эти границы было себе дороже, поскольку тут уж сколько ни отстегни ментам, они будут обязаны реагировать на случившееся.

Вообще сложилась парадоксальная ситуация. Бандиты отстегивали конкретному полицейскому, чтобы тот не лез в их дела. Но если полицейский забросит свою работу, перестанет раскрывать преступления, то его уволят. А какой дурак станет отстегивать бабки потерявшему работу стражу порядка? И полицейские волей-неволей доставляли хлопоты уголовному миру. Уголовники выходили из этой ситуации по-разному. Одни, как Витим, сами сдавали прикормленным ими ментам разную уголовную шушеру, убивая одним ударом двух зайцев: и своим людям помогали, и расчищали территорию от каких-никаких конкурентов. А одна известная московская группировка объявила свой район «зоной, свободной от преступлений». Мол, мы тут занимаемся своим бизнесом, и не стоит привлекать внимание стражей закона всякими-разными правонарушениями. И это действовало похлеще разрекламированных профилактических мероприятий, проводимых тогда милицией. А как не действовать, если, по словам журналистов, несколько упрямцев будто в воду канули. А может, и на самом деле канули, хотя в окрестностях хватало других мест, где можно было надежно схоронить покойника.

Итак, убоявшись жесткой реакции городских ментов на ликвидацию охранников, Витим пристально изучил окружение Гунсуня. Бандит остановился на знакомом булочника, с которым Шан подружился семьями уже в первые дни своего пребывания в городе. Рассудил он просто. Китаец — не двое русских парней, а исчезновение человека — не убийство, поэтому риск ответной реакции городских правоохранителей минимальный.

Китайца взяли без проблем. Он привык спокойно ходить по улицам в любое время суток и оставил без внимания затормозившую рядом с ним машину. Китайца доставили в заранее облюбованное бандитами местечко и для начала слегка потоптали ногами. Теперь можно было допрашивать.

— О чем ты разговариваешь с Гунсунем? — начал Витим с безобидного вопроса.

— О многом. О жизни в России, наших детях, русской погоде. Но чаще всего о Китае.

— Насрать мне на твой Китай. Меня интересует, кто работает на Гунсуня?

Вопрос китайца слегка удивил. Вряд ли он знал многим больше, чем сообщалось в местных СМИ. Зачем было его хватать, бить? Тут какая-то ошибка.

— На Гунсуня работает много людей. Одни пекут хлеб, другие развозят его по магазинам, третьи занимаются управлением.

— Ты мне не пудри мозги! Я тебя про других людей спрашиваю, которые охраняют твоего дружка.

— Я о них очень мало знаю, только то, что почти все они русские.

— Врешь, урод! Вы кучу времени базарили с Гунсунем, он должен был хоть раз проговориться.

— О чем?

— Это ты мне должен сказать. А если память у тебя хреновая, мы ее сейчас освежим. Давайте, пацаны.

Братва действовала традиционно, по старинке. С китайца содрали одежду, уложили на живот и прижали к спине раскаленный утюг. Бедняга заорал от чудовищной боли. Витим склонился над ним:

— Ну как, начинаешь вспоминать?

— Я ничего не знаю, вы меня напрасно мучаете. У нас с Шаном совсем другие разговоры.

— А ты подумай. Время у нас есть, электричество тоже. Даю тебе маленький шанс избавиться от мучений.

Но все мысли китайца вытеснил животный страх. Он с ужасом смотрел на человека, держащего утюг, и вздрагивал при его малейшем движении. Витиму надоело молчание пленника и он подал знак. Вновь по комнате разнесся запах горелой плоти и отчаянный вопль китайца.

— Ори сколько влезет, здесь никто не придет тебе на помощь. Лучше вспоминай, целее будешь.

И китаец вдруг вспомнил. Возможно, пытки на самом деле обостряют ум и память. Да, Шан однажды проговорился. Потом он сильно пожалел об этом, но тогда ему надо было с кем-то поделиться своими проблемами. И сказано-то было совсем ничего, вскользь, о неких соотечественниках, прикрывающих бизнес Гунсуня силовыми методами.

Пленнику отчаянно не хотелось выдавать своего друга, и он решил придумать другую версию, но для этого требовалось время, а Витим, утомленный очередной паузой, зло бросил своему костолому:

— Давай!

— Я, кажется, вспомнил! — тут же воскликнул китаец.

— Погоди, — остановил Витим человека с утюгом и повернулся к пленнику. — Давай, выкладывай.

— Как-то Шан мне сказал о людях, приехавших из Китая. Этим людям поручалась любая грязная работа, которая могла понадобиться Гунсуню.

— Кто они такие, где живут? — напористо спросил Витим.