Операция 'Армагеддон' отменяется (фрагмент)

Когда в комнату вошла Кондолиза Райс, Буш, будучи джентльменом, поднялся ей навстречу и с улыбкой наклонился к ее руке. Но не поцеловал, а лишь одухотворил дыханием ее шоколадного цвета, холеное запястье. Эта женщина для него была олицетворением командного духа, который, по мнению президента, только и может способствовать процветанию Америки. Такого же мнения он придерживался и о своем заместителе, вице-президенте Чейни, этом гладеньком, но упористым по характеру человеке. И то, что Чейни сердечник (перенес пять инфарктов), Буша ничуть не смущало, благо в случае кончины "вице", ему, Бушу, не придется его замещать. А вот если случится обратное... Но об этом президент не хотел да и не мог по вышеназванным причинам "лучезарности" даже думать. Для себя он был бессмертен, хотя... Нет, в тот момент, когда он, сидя перед телевизором, наблюдал за бейсбольным матчем, и пребывал в высшей точке своего благорасположения к жизни, его окатило пасмурным страхом... Как такое могло случиться, чтобы вдруг в глазах все потемнело, а в затлочной части головы, словно разлился раскаленный свинец и он, не ощущая своего тела, начал падать в преисподнюю? Почему с ним произошел тот приступ и он, словно пьяный ковбой, выпал из седла... вернее, упал с мягкого невысокого пуфика, и чуть до смерти не разбил свою высокопоставленную голову? Врач, правда, это объяснил чрезмерными умственными нагрузками, на которые наложился эмоциональный синдром болельщика. И посоветовал временно ослабить перегруз мозговых извилин и по возможности так рьяно не болеть за свою команду, что, естественно, для его натуры было совершенно неприемлемо. Общественности же Буш свои ссадины на лице объяснил элементарно: мол, сидел, смотрел телевизор, жевал сухарики и...поперхнулся. Потерял сознание, упал... И финита...

Когда вошел Пауэлл, Буш тоже встал, но не отошел от своего кресла, а подождал, когда Госсекретарь сам подойдет к нему для рукопожатия. Они обменялись приветствиями, и все делалось с улыбками, легко, непринужденно, как бы играючи, чему во многом способствовал элегантный интерьер Овального кабинета, его особая "историческая" аура и октябрьский солнечный свет, так ласково льющийся через большие окна. Словом, радостный мир, в котором пребывали эти радостные, преуспевающие, абсолютно уверенные в себе люди. Осталось только дождаться главу ЦРУ и тогда можно будет приступить к обсуждению глобальных вопросов, от решения которых зависит дальнейшая их просветленность и радостность.

А пока Буш читал отчет министра финансов, в котором назывались цифры расходов, связанных с переброской в Залив трех авианосцев с судами сопровождения, несколькими базами технической поддержки, двумястами тысячами пехотинцев, сотнями танков и вертолетов..."Экая мощь, восхитился президент, и черт с ним, с миллиардом, победителей не судят." А в том, что он будет в войне с Ираком победителем, не было и тени сомнений. А что важнее кроме этого? Последующий за этим дефицит бюджета, повышение инфляции, некоторые потери в рабочих местах - но так это временный этап, с которым надо считаться, как с неизбежными потерями в великих делах. И которые, конечно же, преодолимы...

Лучезарность...

Президент отложил доклад финансистов в сторону, поднялся с кресла и подошел к окну, выходящему на северную сторону Белого дома. Несмотря на октябрь, за стеклами взору открылся чистенький, изумрудный ковер, рощица рододендронов, оазисы роз, а на дальнем плане мирный ход газонокосилки, на которой сидит в синем комбинезоне садовник Джон Фостер. Этот темнокожий дядюшка Джо еще работал при отце, Буше старшем, и, возможно, будет работать еще сто лет, настолько он законсервировался во времени и пространстве...

Взгляд окинул синее, не по осеннему яркое небо, и вдруг - ассоциация, повергшая его сердце в замирание. Именно такое же было небо в ТОТ день 11-го...Он находился в военном вертолете и направлялся из резиденции в Кэмп-Дэвиде в Белый дом...Он так же, как сейчас, через иллюминатор, любовался проплывающими под вертолетом зелеными рощицами, мирными и милыми сердцу видами одноэтажной Америки, когда к нему подошел побледневший помощник и подал на подносе спутниковый телефон. О, это был миг Наваждения! Суровый час Испытания! Сволочной удар вероломства...