Оперативный псевдоним

В практике спецкурьера это был первый случай тотальной проверки. Причем такой, от которой многое зависело – по исходящему от Тилай Джубы отчужденному напряжению Макс понял: если пересчет не удовлетворит президента суверенной Борсханы, его жизнь повиснет на волоске. Припомнились обычаи восточных деспотий: раб, принесший дурную весть, подвергался казни. Сейчас специальный курьер второй экспедиции был таким рабом. Но в отличие от несчастного гонца совершенно не представлял, что именно может вызвать гнев тирана... Нехватка в пачке одной купюры? Теоретически возможность ошибки существовала, хотя и близкая к нулю. Помятая или сморщенная банкнота? Надорванная контрольная лента? Еще какая-нибудь ничего не стоящая ерунда, на которую в обычном мире не обращают внимания...

Томительно текли минуты, росла на столе куча стодолларовых бумажек, неподвижно застыли голые женщины – только упругие животы чуть шевелились в такт дыханию. Время от времени Мулай Джуба кривым кинжалом делал зарубки на ребре стола. Его лицо окаменело. Плоский и широкий нос покрывали капли пота, вывернутые, наружу толстые лиловые губы разошлись, открывая редкие, заточенные треугольником зубы.

Через полтора часа пересчет закончился. Некоторое время президент сосредоточенно рассматривал зарубки, потом в очередной раз издал нечленораздельное рычание.

– Почему мало денег? – перевел его брат. – Обещали гораздо больше!

– Я не определяю сумму. Мое дело – только доставить чемоданчик по назначению, – сказал Макс чистую правду и тут же понял, насколько неубедительно она звучит. Потому что здесь он отвечал за все, связанное с деньгами.

Мулай Джуба сделал знаки, черные статуэтки направились к спецкурьеру.

Макс оцепенело сидел в прежней позе, не зная, что делать. Сильные руки сорвали его с места и в мгновение ока подтащили к столу. Раз! Умелая подсечка сбила его на колени. Два! Обе руки оказались за спиной, подтянутые к лопаткам. Три! Черные ноги намертво зажали голову. Теперь он был беспомощен, как закованный колодник.

Толстые лиловые губы приняли форму буквы О, треугольные зубы зловеще блестели, кривой клинок привычно рыскал из стороны в сторону, словно прицеливаясь.

– Если обещали еще, значит, я привезу их в следующий раз! – приглушенно выкрикнул Макс. Тилай Джуба поспешно перевел. Воцарилась тишина.

Макс чувствовал, как колеблются чаши весов, на одной из которых лежала жизнь, на второй – смерть. Клинок замер. Президент внезапно потянулся к удержавшейся на краю стола сковороде, приподнял крышку и заглянул под нее. Шеей Макс ощущал раскрывшиеся складки и влажный жар женского тела, но это не производило на него никакого впечатления: все его существо следило за Мулай Джубой, фиксируя любое движение, жест, взгляд.

Сейчас он действительно был великим и всемогущим правителем, независимо от того, каким государством управлял и какую армию имел. В данный момент для Макса президент Мулай Джуба превосходил по могуществу и Горемыкина, и Евсеева, и Генерального секретаря, и всех других руководителей родного государства. Ответ на какой важный вопрос ищет он в этой закопченной сковороде?

Влажные складки стали тереться о шею, вначале едва заметно, потом ощутимее и наконец вполне откровенно. Мулай Джуба бросил крышку на место и воткнул в стол кинжал. На весах судьбы жизнь перевесила. Теперь треугольные зубы выглядывали не из людоедского оскала, а из жутковатой улыбки. Впервые вождь издал вместо рычания некое подобие визга. Зажимавшая голову колодка развернулась, и горячая промежность переместилась с шеи на лицо Макса. Сильные пальцы вцепились в волосы, не давая пригнуться.

Черные мускулистые ноги чуть согнулись и принялись энергично посылать таз взад-вперед, так что распластанное нутро скользило от подбородка до лба и обратно, ощутимо цепляясь за нос и оставляя за собой слой остро пахнущей слизи.

Вернувшийся с того света Макс не пытался освободиться. И не потому, что его крепко держали. Пережитый стресс требует разрядки: водки или женщины. И хотя происходящее вряд ли можно было отнести к известным формам разрядки, оно приносило странное облегчение. Поскольку глаза были закрыты, дворец и его обитатели исчезли, осталось только не испытываемое ранее возбуждение, всплывшее из первобытных глубин мужского организма, из тех времен, которые не требовали заворачивать конфету секса в обертку цивилизованной атрибутики.