Оперативник

Обоих одной очередью. Почти все пули попали. И первая очередь, и вторая. Вторая, наверное, пришлась уже в мертвые тела. Убила уже убитых.

Из темноты слева появился Круль, подбежал, дернул Ивана за руку:

— Все, доволен? Нужно уходить. Эти долго искать не будут — пост недалеко…

— Да, — сказал Иван. — Хорошо.

Но с места он не сдвинулся. Стоял перед убитыми, держа автомат в опущенной руке.

— Пойдем, — сказал Круль.

Иван оглянулся, посмотрел на останки «Рейдера», словно плавающие в отсветах прожекторов.

— Еще там, — сказал Иван.

— Умереть решил? С первого раза не получилось, решил со второго?

— Ты иди, Ярослав, — сказал Иван, не сознавая, что впервые назвал предавшегося по имени. — Иди. А у меня — дела. Я же твоим делам не мешал…

Иван наклонился к убитым, присмотрелся. А вот и гранаты. Это хорошо. Целых четыре штуки.

Иван повесил автомат на плечо, взял гранаты, по две штуки в руку.

— Они слышали выстрелы, — сказал Круль. — Они уже идут сюда.

— Это хорошо, — Иван зацепил кольцо указательным пальцем левой руки, дернул. Сорвал второе. Теперь он держал две взведенные гранаты в правой руке. — Пусть идут.

До «Рейдера» было метров двадцать.

И возле него что-то шевельнулось.

Иван улыбнулся, замахнулся правой рукой и бросил обе гранаты. Быстро переложил еще две гаранты в правую руку, сорвал кольца и бросил их следом.

Круль сбил его с ног, прижал к земле.

Четыре взрыва, один за одним. Четыре ярких сполоха, четыре удара по барабанным перепонкам.

Иван оттолкнул Круля, вскочил.

Он успел выпустить весь остаток патронов в магазине, когда в темноте справа от машины вспыхнул огненный цветок. Три лепестка на дульном тормозе автомата.

Ивана сбило с ног. Он не падал долго и картинно, как в детстве, когда играл в войну и героически погибал на глазах у девчонок. Землю выбили у него из-под ног.

Выдернули, и все. Ему не на чем было стоять. Он упал. Вернее, что-то громадное, темное и твердое ударило его по спине, по всему телу. Кто-то громадный взмахнул битой, ударил, намереваясь зашвырнуть его далеко-далеко, но он не отлетел. Иван словно прилип к бите, распластался на ней.

Это не бита, сказал Иван. Это — земля. Его ударили землей. Плоской землей, изо всей силы. Бац. А он выдержал, не разлетелся в пыль.

Вот в груди жжет. И плечо. Жжет.

Иван попытался встать, но земля не отпускала. Он слишком крепко прилип.

Правую руку он не чувствовал. Вместо правой руки был огонь. Невидимый огонь, понял Иван, посмотрев на руку.

Левой Иван попытался оттолкнуть землю прочь. Не получилось — земля была слишком тяжелой.

Его зажало между небесной твердью и землей. Он не знал, что твердь состоит из раскаленного песка, который сыпется сейчас в грудь сквозь дырку, проделанную пулей. Сыпется-сыпется-сыпется… Заполняет грудь Ивана. Как в песочных часах. — Иван не знал, что песочным часам так больно, когда в них пересыпается песок.

Так больно! Бедные песочные часы…

Над головой загрохотало.

Иван открыл глаза — сполохи выхватывают из темноты черты лица. Круль, весь состоящий из тени и света, из четких линий и размытых пятен. И огненного отблеска в глазах.

Круль стреляет в темноту.

Вот он есть, грохочущий огонь освещает его лицо. Потом — исчезает. И снова появляется в огне и грохоте.

Вот он отбрасывает автомат в сторону, наклоняется, Иван видит его глаза близко над собой — черные ямы, наполненные влажной темнотой.

Круль хватает Ивана за одежду. Тащит.

Очень больно. Лучше пусть он оставит Ивана на месте. Иван хочет, чтобы его оставили на месте. Он потерпит боль. Потерпит, а потом… Потом пусть будет то, что будет…

«Те, кто подумал, что я так быстро отпустил Кауфмана из жалости, ошибаются, — говорит Круль толпе. — Сейчас он уже испытывает куда большее мучение».

Все знает Круль. Все…

Для подонка и мерзавца он не плохой человек. Если бы только не мучил меня. Не тащил меня, а оставил возле дороги. Они ведь все равно встретятся — Иван и Круль. Круль часто бывает в аду. Наверняка найдет минуту, чтобы заглянуть к тому озеру расплавленной серы, в котором будет гореть Иван. Расскажет, чем закончилось. В любом случае расскажет, даже если и не сможет выбраться из прошитой пулями темноты.

Живой — зайдет. И мертвый. Наверняка найдет время, чтобы оторваться от своего огорода в Преисподней и заглянуть к Ивану.

Тело Ивана охватил огонь. Иван попытался закричать, но огонь хлынул в его рот, потек в глотку, сжигая все на своем пути. Иван теперь даже кричать не может — пытается вдохнуть, но вдыхает только огонь. Только боль.

— Привет, — говорит Круль, склоняясь с берега к кипящей лаве. — Как дела? Не мерзнешь?

— Нет, — пытается ответить Иван, но вместо короткого слова из его рта вырывается клуб огня.

Иван вдыхает огонь поглубже, боль раздирает его мозг, выворачивает наизнанку душу, но Иван терпеливо наполняет свои легкие огнем. Хотя бы так… Хотя бы так достать предавшегося.

Короткое слово — маленький клуб огня. Если он постарается и выкрикнет что-то длинное, то огненный язык дотянется до Круля, коснется его лица… Пусть не убьет, но хотя бы сотрет насмешку с его губ, высушит злорадство в его глазах.