Опер печального образа

…Князь Атли отдыхал
под Волчьим Камнем
после убийства
Альва и Эйольва,
Хьерварда с Хавардом –
Хундинга племя,
род изничтожил он
Мимира копий…

Князь Атли… Не Аттила ли это, предводитель гуннов? Аня смутно помнила историю Древнего мира, но из курса зарубежной литературы знала, что западноевропейский эпос был связан по времени с великим переселением народов, с возникновением на карте Европы новых государств, новых династий.

С коня наклонясь,
дева-валькирия
конунгу молвила
(битва утихла):
«Есть и другие
у князя заботы,
кроме кровавых
в поле пирушек.

Хундинга дочь
ожидает тебя,
грозного воина,
жестокого Атли.
Пятнадцать зим
исполнилось Хельге
и нет ее краше
в целой вселенной»

Даже выхватив текст из середины, Аня поняла, что грозному завоевателю, истребившему какой-то древний род, среди прочей добычи досталась девушка, по нашим субтильным временам, совсем еще девочка-подросток. Странно, что этот кровожадный Атли поступил с ней не как с бесправной наложницей, а проявил рыцарское благородство, неожиданное для такого вурдалака. Он засыпал ее сказочными подарками, окружил роскошью и предложил Ольге стать его женой… Ольге?! Аня и не заметила, как стала про себя называть девушку из эпоса Ольгой. Действительно, ведь славянское имя Ольга было заимствовано из древне-скандинавского и звучало раньше как Хельга.

Дальше неизвестный автор поведал прямо таки детективную историю. Первая брачная ночь. Влюбленный Атли входит в покои, где на брачном ложе ожидает его Хельга или Ольга. Утром слуги обнаруживают их в постели: Хельгу спящей, а Атли… мертвым. Интересно, что рассказчик оставляет вопрос смерти кровавого Атли открытым, не берет на себя роль всевидящего ока или подсвечника над ложем новобрачных. Умер завоеватель сам или пятнадцатилетняя девушка задушила убийцу отца и братьев руками, шнурком от платья, собственными волосами?

Видимо, воинов могучего Атли смерть вождя повергла в такой шок, что они не растерзали Хельгу сразу, а устроили над ней какое-то подобие суда. Жаль, что на речи какого-то старика Сигрлинна эта история обрывалась, а началось пространное изложение о подготовке Вельсунгов к сражению. Некий Сигурд спорил о чем-то с Грипиром, и не было этому спору конца. Аня долистала книгу до лохматой картонки, пытаясь отыскать хотя бы еще одно упоминание о Хельге, но так ничего и не обнаружила.

Странно, но эта история, случившаяся на заре нашей эры, чем-то напоминала рассказ Ольги Москаленко на берегу Финского залива прошлым летом. Убийство мужа, а потом суд над бедной девушкой. Может, это была Олина фантазия? Если в каждом мужчине до старости живет маленький мальчик, играющий в солдатики, то и в любой женщине, может, есть девочка-фантазерка, верящая, что она не торговка в рыбном киоске, не дворничиха ЖКХ, не менеджер в скучной конторе, а заколдованная принцесса, которая ждет – не дождется своего принца? А буква «Х» на Олином надгробье в окружении каких-то рунических знаков? Неужели это простое совпадение?

В любом случае, надо найти продолжение этой саги. Есть, наверное, еще какие-то литературно-исторические сведения о той легендарной Хельге. Разве мало было в истории Олиных тезок? Княгиня Ольга, жена Игоря, мать Святослава, например. Но Оля почему-то хранила у себя именно эту книгу с незавершенным эпизодом о Хельге, последней из рода германских конунгов…

– Оля моя, Оля, – проговорила Аня, обращаясь к закрытой книге. – Я перерою все библиотеки. Я выучу древние германские наречия, научусь разбирать руническую письменность, только бы отыскать тебя во времени. Ведь пока я ищу тебя, мне будет казаться, что ты не умерла, а просто потерялась в других эпохах.

И если все это не бессмыслица, не абсурд, мы обязательно с тобой встретимся вне времени и пространства и разрыдаемся в вечности, как две глупые бабы…

Сколько же дней прошло с Олиной смерти? Аня зашла на кухню, где висел недавно купленный Михаилом толстый отрывной календарь. Зачем только он понадобился Корнилову в середине года? Аня тогда еще долго издевалась над мужем, глядя, как он отрывает один листик за другим, медленно приближаясь к концу лета. Потом ей стало грустно, потому что время, отпущенное ей на жизнь, уменьшалось почти так же стремительно.