Опер печального образа

– Если не две. Ты подивись, Михась, какая тонкая партия может быть здесь разыграна. Муж и жена накануне развода и раздела бизнеса, который супруг считает единственно своим. Половинил он его из-за любви или по коммерческим, налоговым соображениям, это не так важно. Главное, отдавать неверной жене ничего не захотел. И вот ему пришла идея инсценировать все, выдать за работу маньяка. Может, книжку прочитал подходящую. Эту самую? Ну, ты говорил…

– «Легенда о Тиле Уленшпигеле»? – напомнил Михаил.

– Это там за шею щипчиками кусают? Значит, эту, – кивнул Санчук. – Вдруг ее при обыске у него обнаружим? Да еще подчеркнутую в нужном месте?

– Размечтался!

– Ты дальше слушай. Первая убитая была случайной жертвой. Выбрал поменьше ростом, чтобы бультерьера своего разогреть, пробудить у него инстинкт убийства. А вторую, Людмилу Синявину, уже с расчетом.

– Какой же тут расчет? Михалев из «Арлекина» прав: Интернет был забит и материалами, и фотографиями про супругов Горобец. Никакой сенсации в статье Синявиной уже не было, на ситуацию она никак не влияла.

– А я тебе вот что отвечу, Михась, – Санчук даже остановился, чтобы сделать театральную паузу. – Второе убийство было им уже запланировано. Потому как два убийства – не серия, а три – серия. Убивать опять первую попавшуюся? Вот тут ему в голову и приходит мысль пусть о небольшой, мелкой, но справедливости…

– Мелкая справедливость? Это ты хорошо придумал!

– Не перебивай, а слушай. Синявина, конечно, на дело не повлияла. Согласен. Но нахально влезла в чужую жизнь. Интернет Интернетом, а газетку все-таки почитывают, просматривают всякие там слои населения, а не только продвинутая молодежь. Так он Синявину и приговорил. Не исключаю, что свадьбу твою, а вернее, нашу, «ментовскую», он тоже в расчет взял. Менты заведутся, сгоряча наломают дров, ведь эмоции в этом деле плохие помощники. А тут и собачки эти бродячие очень кстати паслись. Хотя где сейчас в городе этих бездомных собак нет? А перевести стрелки с одной собаки на другую нетрудно. Шерсти клок, и готово. А бультерьеры бесшерстные, следов не оставляют.

– Послушай, Санчо, друг родной, – хлопнул его по плечу Корнилов, как бы выводя из мечтательного состояния, – ведь третье убийство явно отличается от предыдущих. Первые две девчонки лежат, как ангелочки, сжавшись, спрятав лицо, уткнувшись в землю. А Елена Горобец явно сопротивлялась, лягалась, у нее даже ребра сломаны. Видимо, пнули ее пару раз. Почерк совсем другой.

– О чем я тебе и толкую! – не сдавался Санчук. – Нельзя же натравить пса на его же хозяйку. Поэтому пришлось третье убийство совершать по-другому, банально, традиционно, при помощи киллера.

– Знаешь, как в газете «Арлекин» получают фотографии убитых девушек? Они даже не утруждаются у нас попросить, хотя мы бы им ничего не дали. Приходят к ним в редакцию студентки из театральных вузов, они их гримируют и фотографируют с красной краской, а если надо, то и с выступившими мозгами. Все просто. Обрати внимание, как они положили на фотографии свою поддельную Синявину. Раскинулась, ногу подогнула, будто дралась, а потом еще пыталась подняться…

– Ну?

– Точно в такой же позе была обнаружена Елена Горобец. Санчо, убийство Горобец было скопировано со второго по газетной информации. Понял?

– Понял, – кивнул головой Санчук, но не сдался. – А ты знаешь, что у Горобца было две собаки? Он их любил. А когда одна из них сделала свое дело, он ее убил.

– То есть? – теперь уже изумился Корнилов.

– Пропала у Горобца его вторая собака. Бело-розовый бультерьер, зовут Гринго, ошейник какой-то с прибамбасами.

– Откуда узнал?

– Прессу надо «желтую» читать, не брезговать, – посоветовал довольный Санчук. – Горобец объявление дал о пропаже собачки. А сам убрал исполнителя, киллера хвостатого. Боялся, что песик расколется. Где-то в Озерках его закопал…

– Почему в Озерках? – не понял Корнилов.

– Так у Горобца дом в Озерках. На берегу Суздальского озера. Не помню только, Большого или Среднего… Что ты встал, Михась? Мы уже, кажется, пришли. Какая там у нас записана квартира?

Спустя несколько минут они стояли на лестничной площадке перед красивой, обитой пластиком, дверью. На их звонок открылась дверь внутренняя, глазок загорелся электрическим светом. Глухой незнакомый голос спросил «Кто?», хотя изнутри глазок прикрыла чья-то тень.

– Мы к Валентину Петровичу, – сказал Санчук с улыбкой, глядя в глазок, как в объектив фотоаппарата.

Свет в стеклянном зрачке дрогнул и сменился тенью.

– А! Это хлопцы мои, – послышался тот же незнакомый голос.

Дверь открылась с едва слышным щелчком. После зябкого, влажного, зато свежего уличного воздуха, напарники почувствовали запах чужой семьи, где на основе домашнего тепла были замешаны кухонные пары, парфюмерные предпочтения, лекарственные ингаляции. В дверях стоял сам хозяин дома, их начальник – подполковник Кудинов. Горло его было плотно перевязано шарфом, волосы по-домашнему всклокочены.