Я прошел к себе. Не сказал ничего, ни сегодня, ни завтра. И на слова: "Не ты ли положил?" - отвечал что-то грубо и равнодушно. Так она и не узнала, как, что и откуда.
* * *
Толстой был гениален, но не умен*. А при всякой гениальности ум все-таки "не мешает".
* * *
Ум, положим, - мещанинишко, а без "третьего элемента" все-таки не проживешь.
Надо ходить в чищеных сапогах, надо, чтобы кто-то сшил платье. "Илья-пророк" все-таки имел мйлоть*, и ее сшил какой-нибудь портной.
Самое презрение к уму (мистики), т. е. к мещанину, имеет что-то на самом конце своем - мещанское. "Я такой барин" или "пророк", что "не подаю руки этой чуйке". Сказавший или подумавший так ео ipso1 обращается в псевдобарина и лжепророка.
Настоящее господство над умом должно быть совершенно глубоким, совершенно в себе запрятанным; это должно быть субъективной тайной. Пусть Спенсер чванится перед Паскалем. Паскаль должен даже время от времени назвать Спенсера "вашим превосходительством", - и вообще не подать никакого вида о настоящей мере Спенсера.
1 Вследствие этого (лат.).
* * *
Мож. быть, я расхожусь не с человеком, а только с литературой? Разойтись с человеком страшно. С литературой - ничего особенного.
* * *
Левин* верно упрекает меня в "эгоизме". Конечно - это есть. И даже именно от этого я и писал (пишу) "Уедж писал (пишу) в глубокой тоске как-нибудь разорвать кольцо уединения... Это именно кольцо, надетое с рождения.
Из-за него я и кричу: вот что здесь, пусть - узнают, если уже невозможно ни увидеть, ни осязать, ни прийти на помощь.
Как утонувший, на дне глубокого колодца, кричал бы людям "там", "на земле".
* * *
Вывороченные шпалы. Шашки*. Песок. Камень. Рытвины.
- Что это? - ремонт мостовой?
- Нет, это "Сочинения Розанова". И по железным рельсам несется уверенно трамвай.
(на Невском, ремонт).
* * *
Много есть прекрасного в России. 17 октября*, конституция, как спит Иван Павлыч*. Но лучше всего в чистый понедельник забирать соленья у Зайцева (угол Садовой и Невск.). Рыжики, грузди, какие-то вроде яблочков, брусника - разложена на тарелках (для пробы). И испанские громадные луковицы. И образцы капусты. И нити белых грибов на косяке двери.
И над дверью большой образ Спаса, с горящей лампадой. Полное православие.
И лавка небольшая. Все дерево. По-русски. И покупатель - серьезный и озабоченный, - в благородном подъеме к труду и воздержанию.
Вечером пришли секунданты на дуэль*. Едва отделался.
В чистый понедельник* грибные и рыбные лавки первые в торговле, первые в смысле и даже в истории. Грибная лавка в чистый понедельник равняется лучшей странице Ключевского*.
(первый день Великого Поста).
* * *
25-летний юбилей Корецкого*. Приглашение. Не пошел. Справили. Отчет в "Нов. Вр.".
Кто знает поэта Корецкого? Никто. Издателя-редактора? Кто у него сотрудничает?
Очевидно, гг. писатели идут "поздравлять" всюду, где поставлена семга на стол.
Бедные писатели. Я боюсь, правительство когда-нибудь догадается вместо "всех свобод" поставить густые ряды столов с "беломорскою семгою". "Большинство голосов" придет, придет "равное, тайное, всеобщее голосование". Откушают. Поблагодарят. И я не знаю, удобно ли будет после "благодарности" требовать чего-нибудь. Так Иловайский не предвидел, что великая ставка свободы в России зависит от многих причин и еще от одной маленькой: улова семги в Белом море.
"Дорого да сердито..." Тут наоборот - "не дорого и не сердито".
(март, 1912 г.)
* * *
Из каждой страницы Вейнингера слышится крик: "Я люблю мужчин!" - "Ну что же: ты - содомит". И на этом можно закрыть книгу.
Она вся сплетена из volo и scio: его scio1 - гениально, по крайней мере где касается обзора природы. Женским глазом он уловил тысячи дотоле незаметных подробностей; даже заметил, что "кормление ребенка возбуждает женщину". (Отсюда, собственно, и происходит вечное "перекармливание" кормилицами и матерями и последующее заболевание у младенцев желудка, с которым "нет справы".)
- Фу, какая баба! - Точно ты сам кормил ребенка или хотел его выкормить!
"Женщина бесконечно благодарна мужчине за совокупление, и когда в нее втекает мужское семя, то это - кульминационная точка ее существования". Это он не повторяет, а твердит в своей книге. Можно погрозить пальчиком: "Не выдавай тайны, баба! Скрой тщательнее свои грезы!!" Он говорит о всех женщинах, как бы они были все его соперницами, - с этим же раздражением. Но женщины великодушнее. Имея каждая своего верного мужа, они нимало не претендуют на уличных самцов и оставляют на долю Вейнингера совершенно достаточно брюк.
Ревнование (мужчин) к женщинам заставило его ненавидеть "соперниц". С тем вместе он полон глубочайшей нравственной тоски: и в ней раскрыл глубокую нравственность женщин, - которую в ревности отрицает. Он перешел в христианство: как и вообще женщины (св. Ольга*, св. Клотильда*, св. Берта*) первые приняли христианство. Напротив, евреев он ненавидит: и опять потому, что - суть его "соперницы" (бабья натура евреев, - моя idee fixe).
1 Знаю (лат.).
* * *