Опавшие листья

Он будет полководцем! А разве нужно полководцу знать латинский язык?.. Ему нужно быть храбрым… Федя храбр… Он не боится привидений, он может взять лягушку в руки и не бежит от мыши… Он не боится темных комнат и духи mademoiselle Suzanne не смеют появляться при нем. У него стальные нервы и железная воля — это все, что нужно для полководца. Так ему говорил дядя Володя.

Федя приоткрыл глаза. Свечи горели покойным неярким светом, освещая зеленое сукно, исписанное длинными колонками цифр. Медленно и скупо раздавались слова:

— Пас!

— Пас…

— Владимир Сергеевич, а вы?

Долго молчал дядя Володя и беспокойно разглядывал карты. Наконец говорил холодно, как бы печально, обиженным жалким тоном:

— Я тоже — пас!

XXI

Andre и Suzanne, к великому негодованию тети Кати, заперлись в комнате у Suzanne. Тетя Катя ходила, ковыляя, по столовой, помогала няне Клуше накрывать стол для ужина и говорила:

— Хоть бы гостей постыдилась, бесстыдница! Ох, совратит она Андрияшу.

— И что вы, барышня! — говорила Клуша. — Ведь ребеночком его мадмазель знала. Рази можно такой грех!

— Растут дети! Растут, нянька… Ох, не видели бы мои глаза, как растут. Гадкими становятся барышни, что кобылы здоровые стали — им женихи на уме, танцы, а не то, чтобы серьезное что. Жертва идее, народу… А мальчики? Ипполит от Лизаветы не отходит. А та, бесстыдница, как увидит его, вся краской зальется и глаза блестящие делаются. Ох, нянька, разврат по дому ходит. Нет, чтобы себя в девичестве соблюсти, Христовой невестой остаться, служить человечеству, а не семье. О другом думушка.

— Да что ж им, барышня. Дело молодое. А что ж хоть бы и поженились. Одно, что сестра двоюродная, нехорошо. Так, может, они так только, а там кого другую найдут. Только бы не Софью Германовну.

— А что же Софья Германовна?

— Нехорошо, барышня. Все как-то… Жидовка.

— Эх, нянька! А тут лучше? Француженка… Духов вызывают. Поди — целуются. Я ходила подслушать. Тихо. Не слыхать, чтобы что… А Федя?.. Я уже мамаше докладывала, что Феньку прогнать надо. Пялит на нее буркалы мальчишка… Няня, няня, и какие они хорошие были маленькими!.. Век, нянька, плохой. Стыда не стало. Прежде не так.

— Ну, барышня, что о прежнем поминать! Прежде-то тоже девичьи были. Хорошего мало. Теперь все острастка есть. Нельзя этого.

— Постой, кажись, играют на скрипке. Пойди послушать, что такое. А подсмотреть, хоть и не подглядывай. Темень такая — ничего не видно.

Из комнаты Suzanne слышались тихие звуки скрипки. Окно было занавешено одеялом, и в мрак чуть виднелась стройная фигура Suzanne, стоявшей у столика, посередине комнаты. У книжного шкафа стоял Andre и, прислонившись спиною к шкафу, играл на скрипке, то начиная, то обрывая игру.

— Andre, вы слышите? — задыхающимся взволнованным голосом прошептала Suzanne.

— Погодите… Сейчас поймаю… Кажется так?

— Да… Ми… ми… ми… ре… ми… ми… фа… Я слышу…

Да, так, так…

Жалобная стонущая мелодия начинала нарастать, скрипка пела громче. Недетская страсть заговорила со струн. Точно греховные мысли Suzanne звуками лились ему в ухо. Эта музыка пробуждала в нем новые, незнакомые чувства. Томила неясным ожиданием. Как будто что-то знакомое, где-то слышанное, срывалось со струн; но иными, живыми, полными силы звуками. Чуть глухим, но верным голосом запела, вторя скрипке, Suzanne. И страсть колебала ее голос. Andre почувствовал, как он горячею струею пробежал по его телу. Смычок дрогнул в его руке.

Мой голос для тебя, и ласковый и томный,
Тревожит позднее молчанье ночи темной…

Плакала скрипка и креп подле нее голос. Он говорил о чем-то таинственном, как тайна бытия, и сильном, как море, готовом унести к неизведанным наслаждениям.

Во тьме твои глаза блистают предо мною.
Мне улыбаются… И голос слышу я… —

Оставьте… — с рыданием в голосе крикнула Suzanne… — Довольно… Я не могу больше. Сейчас я впадаю в транс… Садитесь… Бросьте… Бросьте вашу скрипку…

Со звоном упала скрипка на кровать Suzanne. Наступила напряженная тишина.

— Садитесь, Andre, — прошептала Suzanne. — Вот так. Холодная рука Suzanne коснулась пальцев Andre. Опять, как ночью в Страстную субботу, приблизились к его лицу длинные блестящие глаза. Горячее дыхание Suzanne обжигало его лоб и шевелило тонкие волосы. Пряный аромат восточных духов туманил сознание. В углу комнаты еле видным красным огоньком на пепельнице тлела монашка и сладкий запах ладана становился все гуще, заполняя небольшую комнату. Было томительно тихо. Время летело. Через коридор и прихожую были слышны голоса игроков в гостиной и всякий раз, как они говорили, Suzanne морщила лоб и шептала с досадою:

— Ах! Мешают… мешают… Ждите… ждите… Чувствую… будет! будет!..

Прошел час. От напряжения у Andre стал проступать на лбу мелкими каплями пот. Его рука стала влажной. Пальцы Suzanne казались еще холоднее.

— Вы слышите?.. — прошептала Suzanne. — Есть… Здесь…

В углу, за умывальником, резко щелкнуло. Точно пол треснул.