Опасный возраст

Раньше я всегда рисовал примерно такую картину: мы все окончим школу, и он поступит на какой-нибудь технический факультет. Будет усердно учиться, станет асом в своем деле. Так же тихо, как жил, он вклинится в мир трудоголиков, станет профессионалом, и с возрастом к нему придет уважение других людей, которого у него не было в детстве и молодости. Он встретит девушку, какую-нибудь тихоню, поддерживающую его замкнутый образ жизни, потому что она сама страшно застенчивая, и они поженятся. И у них будут дети…

Мне казалось, что я знаю его будущее. Но, как выяснилось, я вообще ничего не знал.

Я облокотился на перила моста, чувствуя, как холод сковал пальцы. Перчатки я никогда не носил. Вокруг постепенно начинало темнеть, и один за другим зажигались огни. Позади проносились вечные машины, но я едва различал шум их колес.

Изнутри жгло странное чувство, и неожиданно я нашел ему название.

Это была вина. Я как наяву видел перед собой его взгляд — птицы с обломанными крыльями, вспоминал силуэт висящего тела и понимал, что должен был его спасти.

Я ведь всегда его спасал.

Неужели его жизнь была настолько невыносимой? И кто в этом виноват на самом деле? Наш тупой класс? Его родители? Какая-нибудь девушка? Все же я — потому что пришел слишком поздно? Все сразу?

Это была бесконечная игра в вопросы, ловушка причин и следствий, в которую попадались все.

Картина перед глазами внезапно приобрела четкость. Я смотрел на окружающий мир и переливы света, а сердце вздрагивало все чаще и чаще. Меня охватило глубокое отчаяние, оттого что никогда не понимаешь, куда именно закралась ошибка. Я не знал, в чем она заключается, но она определенно была.

Это как чувствовать занозу в теле, но не иметь возможности ее вытащить.

5

Наша школа — самая обычная. Большое здание в центре города. В левом крыле — младшие классы, в правом — старшие. Она считается хорошей, потому что тут мощный преподавательский состав, а ученики побеждают в олимпиадах.

Но это только фасад. Ковырните его — и вам откроется другой мир.

В первую очередь, все не такое, как кажется. Главный подвох не в том, что здесь, как и везде, действуют двойные правила и запреты.

Все дело в проклятом возрасте.

Когда тебе шестнадцать, необходимо решать, кем стать. Весь подростковый период, в сущности, — одно сплошное самоутверждение. За счет атрибутов вроде смартфонов или бесконечных субкультур и противостояния. За счет других, в конце концов. Каждый пытается стать кем-то, но не знает, как сделать это безболезненно и легко. Никто и не говорит, что взрослеть приятно.

Самый доступный и примитивный способ самоидентификации в нашем возрасте — это противопоставление. Панки против рэперов. Гламурные фифочки против неформалок в черном. Качки против рахитиков. Двоечники против отличников. Русские против нерусских. Богатые унижают бедных. Кастовость и расизм. Показуха как единственное средство самовыражения. Изгнание из компании как самое страшное наказание. Бесконечные «свои» и «чужие». Дикие разборки на заднем дворе. Стенка на стенку. Зуб за зуб. Для нас это — обычная проза школьных будней.

Шестнадцать лет — самый ужасный возраст, и все на самом деле в панике. Пришло время стать кем-то, но никто не знает, кем именно. И от отчаяния мы кидаемся в крайности.

Чтобы остаться в точке покоя, я отстранился от всех, потому что не видел смысла в этих петушиных боях.

До сих пор считаю, что наушники и плеер — лучшее изобретение человечества.

Так я и жил в своем мире, а они — в своем.

Но бывают ситуации, когда люди вдруг становятся единодушны в своих взглядах. Смерть Саши, например, стала невероятно важной темой разговора, и все внезапно почувствовали необъяснимое участие.

Они решили как-то почтить его память. Всем классом организовали прощальный вечер. Алена раздавала пригласительные и что-то деловито говорила про свечи. Ян и прочие прихвостни Кирилла обещали закупить еду. Все выглядело как нормальная человеческая вовлеченность в трагедию.

Оставалось надеяться, что это не скатится в обычную попойку.

Когда Алена всучила приглашение и мне, я шел по коридору в сторону холла. Был большой перерыв, и я думал свалить на крышу. Но она меня фактически подрезала.

— Ты же придешь? — требовательно поинтересовалась Алена сквозь пузырь пахучей жвачки.

Алена всегда занималась организацией различных мероприятий, которые выпадали на жизнь класса. Неудивительно, что и здесь впряглась.

— Нет, спасибо, — рассеянно отозвался я.

— В смысле? — протянула она. — Ты должен прийти, все там будут.

— И что?

— Это надо сделать. Он умер, понимаешь? Мы должны… почтить его, и все дела…

Я невольно выдохнул, чувствуя, что злостный ком обличительных слов, который я уже давно таскал у себя в груди, вот-вот вырвется наружу.

— Да вы же даже с ним не общались! Что вы вообще можете о нем помнить?

— Забей, — махнула рукой она, — ты же всегда не в теме…

И она ринулась с листовкой к кому-то еще, кто шел за мной. Промоутер от бога, что сказать.

Я с раздражением глянул на бумажку с адресом, а потом засунул ее в карман.