– Так точно, проверил. В отпуск прибыл с Крайнего Севера, к дяде, ну а поскольку дядя на кочевке, и он сюда… Разрешение колхоза имеется.
– А твое?
Ерицян с недоумением посмотрел на начальника.
– Я не видел оснований запрещать пребывание на кочевке племянника такого проверенного человека, как Исмаил Газиев, – сказал он.
– Да, да, конечно, – согласился Щелков. – Только присматривать за этим человеком следует.
– Присматриваем, – заверил Ерицян, улыбнувшись. – Только ничего подозрительного не заметили. Племянник старика Исмаила – его зовут Энвер – близко к границе не подходит, бродит возле кочевки, любит ходить гулять к озеру.
– В наш тыл… – у Щелкова поднялись брови. – Он что же, рыбной ловлей занимается, что ли?
– Да нет, просто так. Старик справку мне показывал, а в ней врачи пишут, что больному Энверу Газиеву необходим свежий горный воздух, – легкие у него слабые, к туберкулезу предрасположен человек. Вот он и дышит нашим горным воздухом.
– А что ж он к нам на заставу не пришел? – недоверчиво спросил Щелков.
– Я попытался выяснить это у старика. Говорит, сам не знает, возможно, боится, как бы чего не подумали, все-таки граница, а может, стесняется.
– Стесняется… – Щелков строго сдвинул брови. – Не постеснялся с Крайнего Севера аж на самую границу пожаловать!
Ерицян горячо сказал:
– Я запрашивал… с места работы ответили, что инженер-геолог Энвер Газиев действительно выехал в отпуск, а вот куда – не сообщили.
– А не рано ли вы, товарищ лейтенант, успокоились? Надо проверить более основательно. Утром поедете в район, свяжетесь с отделом государственной безопасности.
– Слушаюсь.
Офицеры разошлись. Утром Ерицяну никуда ехать не пришлось, отпала необходимость, но об этом потом.
В тот же день старший лейтенант Щелков случайно услышал разговор двух солдат-пограничников. Один из них был тот самый Лукьянов, о котором говорил лейтенант Ерицян, другой – новичок Косточкин. Щелков на минутку присел на кучу бревен, завезенных недавно для постройки нового помещения кухни. С другой стороны разместились не заметившие его Лукьянов и Косточкин, только что вернувшиеся из наряда с границы. Солдаты закуривали.
– Возьми, – послышался голос Косточкина.
– Что у тебя? А, «Беломор»! Нет, это нам не подойдет. Я уважаю махорочку.
– Ну, как знаешь…
После короткого молчания Лукьянов сказал:
– Я, брат, замечаю, задумчив ты шибко… Отчего бы это, а? – он хрипло рассмеялся. – Небось о крале своей думаешь, скучаешь, не отвык еще?
– Ага, скучаю, – простодушно признался Косточкин.
– Я же сразу обнаружил в тебе мужскую слабость, – Лукьянов наконец раскурил свою самокрутку, до старшего лейтенанта донесся едкий запах махорки. – Нас не проведешь, сами были молодыми. Так как ее величать-то?
– Надя, – не очень охотно буркнул Косточкин.
– Надежда, значит. Что ж, подходящее имя. Символ, так сказать. Только это смотря на что будешь надеяться.
– На счастье, – тихо сказал Косточкин.
– А ты знаешь, какое оно бывает – счастье-то? – насмешливо осведомился Лукьянов. – Дурак ты, брат, вот что я скажу тебе откровенно. Счастье свое ты в деревне оставил, и станет оно тебя дожидаться или в другие руки уплывет – неизвестно.
– Ну, это ты, Лукьянов, брось. Моя Надя…
– В том-то и дело – не твоя она, а своя собственная, – рассмеялся Лукьянов. – Красивая, поди?
– Очень.
– Ну и, значит, много не пройдет, чья-нибудь окажется, такой в девках ходить природой не дозволено, это уж точно. Промашку ты, брат, дал. Тебе надо было окрутить ее допрежь отъезда на заставу.
– Я и хотел жениться, да она такое условие поставила…
– Отслужишь, мол, и тогда… Годика через три-четыре? – ехидно перебил Лукьянов. – Знаем мы эти штучки!
Новичок упрямо произнес:
– Авось и раньше поженимся. Это уж теперь от меня зависит. По условию, выходит, не я ее, а она меня ждет.
– Брось голову морочить, – презрительно сказал Лукьянов. – Проморгал девку, вот и ищешь лазейку.
Косточкин пропустил насмешку мимо ушей.
– Скажи, Борис, – послышался его голос – если, к примеру, задержишь нарушителя, начальник на побывку домой отпустит?
– Обязательно, такой порядок на всех заставах.
– Ну вот, когда поеду по литеру на десять суток, тогда и женюсь, – облегченно вздохнул Косточкин.
– Суду все ясно! – Лукьянов расхохотался. – Значи-ца, так: поймаешь шпиона или там диверсанта, тогда и в загс?
– Точно, – подтвердил новичок.
Задыхаясь от смеха, Лукьянов сказал:
– Ну и простак же ты, Косточкин, как я погляжу. Обвела она тебя, брат, вокруг пальца. Хитра!
– Ты меня не обижай… – угрюмо попросил новичок. – И о ней такое зря болтаешь.
– А ты, брат, на меня не обижайся, – серьезно произнес Лукьянов. – Сначала-то я думал: умный ты. Выходит, ошибся, – он с сожалением прищелкнул языком. – Не женишься ты на своей Наде, факт.
– Ну, ну, высказывайся, – с досадой усмехнулся Косточкин. – Не напрасно, видать, тебя в стенгазете прорабатывают.
– Ну уж и рассердился, вот чудак! – с притворной кротостью проворчал Лукьянов. – В стенгазете все ефрейтор Горюнов… Невзлюбил он меня, ну и придирается, а нам с ним до демобилизации-то недели три осталось.