– Матка бозка! – протестовала женщина, ломая руки.
– Прекратите эту комедию, – брезгливо поморщился Соколов. – Вам поручили сыграть роль юной польской патриотки, и, надо признать, вы выполнили задание неплохо… С документами Ядвиги Лещинской вам удалось проникнуть в ряды борцов за освобождение Польши. «Жертву гитлеровских карателей» приняли в партизанском отряде радушно, и вы приступили ко второй части вашей операции. Вам помогла ваша внешность. Командир партизанского отряда «Железный Ян», – в голосе полковника послышалось сожаление, – влюбился в вас, и очень скоро вы стали его женой, из Ядвиги Лещинской превратились в Ядвигу Станкевич. Пользуясь безграничным доверием и любовью Яна Станкевича, вы сумели заманить его в ловушку, и он попал в лапы гестапо, где и погиб вместе с несколькими своими товарищами. Вас снова послали к партизанам, однако вы предпочли на этот раз не рисковать – вы ведь отлично знали, что кое-кто из партизан вам не доверял и предупреждал «Железного Яна» быть с вами поосторожнее.
Тогда для вас было придумано другое дело – вас направили работать в один из лагерей уничтожения, начальником которого был садист Яльмар Крафт. Теперь вы стали женой Яльмара Крафта. О, вы были любящей и преданной женой нацистского негодяя – ведь у вас с ним было единство взглядов, симпатий, стремлений. В затее с посылкой вас в концлагерь крылась дьявольская провокация: вы, как и ранее у партизан, продолжали выдавать себя за женщину польской национальности и своим поведением как бы подавали пример другим женщинам-полькам идти по вашему грязному и подлому пути. Но вы перестарались – слишком уж чудовищные преступления творились в лагере уничтожения, чтобы вы могли послужить образцом для потенциальных предателей. Вы, наверное, и до сих пор с удовольствием вспоминаете о веселых днях, проведенных вами с гауптштурмфюрером Крафтом: не проходило дня, чтобы ваш возлюбленный не уничтожал заключенных. Помните – играл оркестр из заключенных поляков, евреев, русских, над залитой кровью землей разносились звуки Штрауса и под эту музыку вешали людей? А рядом в обнимку с гауптштурмфюрером стояла молоденькая женщина, его жена, выдававшая себя за польку, – это были вы.
– Ложь! Все это ложь! – вскрикнула арестованная. – Вы не имеете права верить клевете моих врагов. Я помню, как они возненавидели меня, – им казалось, что там, в отряде, я отняла у них любимого руководителя, они нашептывали на меня Яну, говорили ему разные гнусности обо мне…
– Не надо мелодрам, – сказал полковник Соколов. – Вы же понимаете: я не стал бы говорить об этом, если бы не располагал абсолютно достоверными документами. Так-то, Инга Мейер.
– Я не предавала его! – напряженно произнесла она. – Кто может свидетельствовать против меня? – Должно быть, она переменила тактику. – У вас нет свидетелей…
– У нас есть свидетель вашего предательства, – прервал ее Соколов.
– Где он?
– Он здесь, – спокойно сказал полковник, подвигая к себе папку с бумагами.
Она делано рассмеялась.
– Очередной донос все тех же моих недоброжелателей?
– Нет, – Соколов медленно покачал головой.
– Так кто же он? – в нетерпении вырвалось у нее.
– Ваш муж, обманутый и преданный вами «Железный Ян». – Полковник протянул ей фотокопию документа. Она в ужасе отшатнулась. – Да, да, ему удалось перед самой казнью переслать товарищам в отряд письмо, – оно у меня в сейфе, – в котором он сообщил и о том, кто вы в действительности, и о том, что его и других партизан предали на смерть и мучения вы, Инга Мейер, подосланная к ним под видом польской патриотки Ядвиги Лещинской. Ян рассказывает в своем письме о том, как тогда, в гестапо, вы окончательно сбросили маску, – ведь вы были уверены, что об этом никто не узнает и к ответу вас не призовут. Ян имел неосторожность полюбить вас и погиб, но в своем предсмертном письме он просил разыскать вас и наказать – смертью за смерть. Вот оно, это письмо, что же вы не читаете его?
– Нет, нет. – она съежилась в кресле, как от страшного удара. – Если то, о чем вы говорили, правда, за это меня могут судить только в Польше…
– Почему? Вы же не полька, а немка. И подданная вы не Польской республики, а Советского Союза. Но в данном случае я не хочу определять, кто именно должен судить вас за прошлые преступления, пока я говорил об этом исключительно с целью подвести черту под вашей биографией, – вы должны понять, что пытаться морочить нас ни к чему, мы знаем, кто вы.
– Чего вы хотите от меня? – она пыталась успокоиться, прийти в себя.
– Вы будете давать показания?
– Да.
– Расскажите об обстоятельствах, при которых вы расстались с Яльмаром Крафтом.
– Была война… в сорок пятом лагерь пришлось ликвидировать, коменданта Крафта послали в армию… С тех пор я о нем ничего не знаю.
– Кто завербовал вас в американскую разведку и послал на советскую границу в Красногорск?
– Вы ошибаетесь… я хотела быть с родными Яна…
– Разве вы сами не чувствуете, насколько ваша ложь отвратительна?
– Я ничего не знаю ни о какой иностранной разведке.