Когда же развращенные и прелукавые развратили тебя, и супротивным стал ты, и после покаяния возвратился на прежнюю свою блевотину… вместо избранных и преподобных мужей, правду тебе говоривших не стыдясь, окружил ты себя прескверными паразитами и маньяками. Вместо крепких воевод и полководцев Бог дал тебе гнуснейших и ему ненавистных… вместо храброго воинства — кромешников или опричников кровоядных, которые несравнимо отвратительней палачей…
И если погибают цари и властелины, создающие жестокие и неподъемные законы, — тем паче должны погибнуть со всем домом своим те, которые… опустошают свою землю и губят подданных целыми родами, не щадя и грудных младенцев, — за которых должны властелины, каждый за подданных своих, кровь свою в борьбе с врагами проливать!..
О споспешник древнего зверя и самого великого дракона, который искони противится Богу и ангелам его, погубить желая всю тварь Божию и все человеческое естество! Что так долго не насытишься кровью христианской, попирая совесть свою?..
Воспомяни дни своей молодости, когда блаженно царствовал!
Не губи себя и вместе с собой дома своего!..
Очнись и воспрянь! Еще не поздно, ибо самовластие наше и воля исправления к лучшему не отнимется, пока не рассталась с телом душа, данная нам Господом Богом для покаяния».
Так Курбский, отложив справедливый гнев, молил Грозного исправиться. С третьим посланием он отправил к царю второе, которое прежде не видел смысла посылать, и подходящий к случаю перевод «Парадоксов к Марку Бруту» Марка Туллия Цицерона.
Перевод «Парадоксов» был лишь малой частью обширной просветительской деятельности Курбского за границей. Она, как легко можно догадаться, почти не интересовала советских исследователей, хотя жизнь князя в Литве и на Волыни отразилась в превеликом множестве источников.
Еще в 1849 году Н. Д. Иванишев опубликовал двухтомник польско-литовских актов, относящихся к Курбскому. М. А. Оболенский, А. С. Архангельский и Г. З. Кунцевич подготовили во второй половине XIX — начале XX века издания ряда сочинений князя в защиту православия. Но уже второй том издания Кунцевича, содержащий важнейшие переводы Курбского, попал под Октябрьский переворот и, разумеется, так и не увидел свет. Значительная часть трудов Андрея Михайловича, в том числе оригинальных, недоступна широкому читателю.
Создано впечатление, будто Курбский только и занимался перепиской с Иваном Грозным! Ведь мало кто знает толстую книгу В. Андреева «Очерк деятельности князя Курбского в защиту православия в Литве и на Волыни» (М., 1873). Мало кто может обратиться к исследованиям Ю. Бартошевича, А. С. Архангельского, А. Ясинского, К. Харламповича, П. В. Владимирова, А. И. Соболевского, В. С. Иконникова, А. С. Грушевского и других солидных ученых, не переиздававшихся в советское время.
Между тем наукой давно установлена выдающаяся роль Курбского в борьбе с католическим наступлением в Восточной Европе, в «умственном пробуждении» и просвещении Южной и Западной Руси во второй половине XVI века. Уместен вопрос, почему ныне мы не видим имени Курбского рядом с именами Константина Острожского и Григория Ходкевича, в имении которого открыли типографию вынужденные бежать из затерроризированной Москвы первопечатники И. Фёдоров и П. Мстиславец?
Ведь князь Андрей Михайлович был приятелем обоих и наиболее ревностным защитником православия среди русских (за границей), украинских и белорусских просветителей своего времени. В его имении Миляновичи работала мастерская по переводу, редактированию и переписке рукописей, на его средства получали образование в Польше и Италии православные юноши (например, князь М. А. Оболенский), сильная личность князя объединяла немало людей, которые в противном случае столкнулись бы в споре.
Роль защитника православия не была для Курбского необычной. Отпрыск славного рода, он готовился к ней с детства, обучаясь не только владеть мечом, но читать, писать, петь в храме. Историки столь усердствовали в изображении Андрея Михайловича беглым царским слугой, что почти позабыли: в первую очередь человек его круга был воин Христов и лишь затем — царский.
Получив широкое образование, старательно пополняя его по книгам и в общении со знающими людьми (такими как Максим Грек, Феодорит Кольский и другие), Курбский в перерывах между боями и походами брался за перо. Полагают, что ему принадлежат два переводных жития Августина Гиппонского и одно из сказаний о Максиме Греке.
В Юрьеве Ливонском Андрей Михайлович написал ряд сочинений на догматические темы: три послания старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву и «Ответ о правой вере Ивану многоученому» (видимо, известному протестантскому проповеднику Веттерману) — первый опыт чрезвычайно занимавшего Курбского спора с реформатами.