Опальные воеводы

5 марта 1563 года русская армия остановилась в Великих Луках. Здесь, на глазах у военачальников, царю Ивану был сделан гнусный донос на стародубских воевод. Государь без размышлений отдал приказ об аресте князя Василия Фуникова и Василия Шишкина с жёнами и детьми. Все понимали, что это значило, но страх сковал уста полководцев, кроме вступившегося за товарищей князя Андрея Михайловича. Заступничества за обречённых царь Курбскому не простил.

Прямо из Великих Лук, лишенный чести торжественного въезда в Москву, Андрей Михайлович был выслан в Дерпт. Намёк был очевиден. Именно этот пост — наместника в Ливонии — был дан оболганному и заочно осужденному Алексею Адашеву, выдающемуся государственному деятелю, которого даже царь боялся убить открыто, настолько велики были его заслуги и любовь к нему народа. Но Адашев пользовался огромной популярностью в Ливонии, где многие города, веря в его высокую порядочность, захотели покориться без боя.

Чтобы не допустить такого крупного успеха, царь приказал схватить Адашева и тайно держать его под стражей. Здесь, в этом зале, где стоял сейчас Андрей Михайлович, прошли два последних месяца человека, восхищавшего выдающимися дарованиями даже врагов. На этой дубовой лавке у камина он лежал, охваченный нервной горячкой, здесь он тихо скончался.

Какую радость доставила эта смерть своре царских клеветников и наушников! С азартом они кричали, что Адашев отравился, что он сам признался этим в измене. Жена, дети, друзья, знакомые и просто доброжелатели рухнувшего гиганта были схвачены как соучастники мнимой измены, замучены и растерзаны. Тысячи крестьян поплатились жизнью ни за что. Топором палача в истории Руси навечно высечено было «дело Адашева»[13].

Курбский не понимал, зачем царь решил сыграть с ним подобную садистскую игру, почему не прикончил сразу. Здесь, в тесном окружении соглядатаев, князь должен был ждать смерти, ежечасно представляя себе, какой кровавый поток откроет новое «дело» — «дело изменника Курбского». А оно уже зрело в воспаленном воображении царя и его своры, обрастая «соучастниками», подробностями обвинений, «остроумными» способами грядущих казней…

* * *

Андрей Михайлович медленно повернулся от бойницы и оглядел взволнованные лица верных ему людей, старых соратников, покрытых множеством шрамов, вынесенных из десятков боевых походов. Царь не сыграет свою игру.

— Едем!

Одно слово сняло беспокойство и мучительные раздумья двенадцати человек. Лица вмиг стали привычно сосредоточенны, как всегда перед боем. Тяжелые шаги загремели под гулкими сводами зала, пискнул на входе убитый кистенем соглядатай. Выкатившаяся на небеса яркая прибалтийская луна осветила летевших из ворот замка всадников с запасными конями в поводу. Копыта гулко прогрохотали по мощеной колотым камнем дороге. Над парившим в лунном свете замком надолго легла тишина. Но вот захлопали двери, завозились у конюшен новые фигуры, и нескоро, неспешно, осторожно выбралась из замковых ворот погоня, крадучись въехала в лес, освещая путь факелами и содрогаясь от возможности нарваться на саблю неистового князя.

Беспокойство тех, кто выехал ночью 30 апреля 1564 года на поиски Курбского, было напрасным. Не останавливаясь, на ходу меняя коней, Андрей Михайлович пересек границу с великим княжеством Литовским.

Глава 2 Борьба за Русь

Из города Вольмар полетело в Московскую Русь первое обличительное послание против тирана. «Не думай, царь, — писал Курбский, — …что мы уже погибли, и истреблены тобою без вины, и заточены, и изгнаны несправедливо. И не радуйся этому, словно легкой победой похваляясь. Казнённые тобой взывают об отмщении тебе, заточённые и несправедливо изгнанные тобой из страны — обличаем тебя!»

Вызов, брошенный князем Андреем Михайловичем, произвел такое впечатление на трусливого убийцу, что он должен был на время прервать надругательство над Святорусской землей. Всю жизнь преследовал Ивана Грозного страх перед правдой, что писал в своих письмах на родину князь Курбский. Ответные послания царя предельно обнажали бесчеловечную суть тирании, «людоедства», когда «кто бьёт — лутче, а ково бьют да вяжут — тот хуже».

«Затворил ты царство Русское, свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне!» — писал Андрей Михайлович образцовому диктатору, и их спор вышел далеко за рамки XVI столетия.

В «Истории о великом князе Московском» Курбский не просто описал войну тирана против своего народа, но показал, сколь необходимо для неограниченной власти сокрушение нравственности, извращение духовных ценностей в интересах одновременно самой мерзостной и самой активной в стремлении к приобщению к власти части общества.

Анатомию террора князь Андрей Михайлович вскрыл с ужасающей ясностью. Его «История» показывает, как оторванный от истоков нравственности юноша с весьма плохой наследственностью неотвратимо превращается в тирана с помощью злых советников, отвергая и убивая всех, кто склонял его к разуму и добродетели.