И так далее. Казалось бы, при чём здесь Юлиус Шмит? Ведь путешественники должны видеть то, что никто до них не видел: им не мешает земная атмосфера, они летят на высоте менее десяти километров и у них есть телескоп! Но Жюль Верн «выключает» фантастику и добросовестно, суховато излагает научно достоверные сведения.
В современной фантастике такие сведения либо вообще отсутствуют, либо находятся как бы в растворе — они замаскированы. Уже нельзя отличить, где кончаются данные науки и начинается фантазия автора.
Вот сценка из современной повести. Герои разговаривают о Венере. Они крупные учёные, и им, конечно, незачем делиться сведениями, имеющимися в школьных учебниках астрономии. Разговор ведётся «на читателя». Автор снабжает читателя познавательными сведениями и одновременно «конструирует» такую планету, которая нужна для дальнейшего развития сюжета.
Попробуйте угадать, что здесь научно, а что придумано! По ходу повести героям придётся переносить тяжёлые грузы, поэтому сила тяжести на Венере заведомо снижена. Данные о температуре — совсем уже чистая фантастика. А вот углекислого газа на Венере действительно много…
Писатель, разумеется, имеет право создавать условия, необходимые для воплощения его замысла. Алексей Толстой, например, «создал» на Марсе почти земную атмосферу. Он знал, что атмосфера там разрежённая, но не мог надеть на Лося и Гусева скафандры, это всё бы испортило.
Нет средств, которыми современный фантаст может «просигнализировать» читателю: вот здесь точные данные, а отсюда начинается фантастика.
Подчёркиваю ещё раз: в большинстве случаев этого и не требуется. Но как быть с идеей Машины Открытий?
Читатель, привыкший к свободному обращению фантастов с научными данными и фактами, может принять за выдумку даже совершенно достоверные соображения о росте исследовательского оборудования. А когда зайдёт речь о самой Машине Открытий, даже искушённый читатель отнесётся к этому как к чистейшей выдумке.
В рассказе или повести Машина Открытий невольно начнёт играть роль условного приёма. Главным (и куда более правдоподобным) покажутся интеллигентные акулы, склонные к философии тюлени, вдумчивые обезьяны и рассудительные ослы.
Между тем Машина Открытий при всей своей кажущейся фантастичности — точное предвидение будущего. Единственное произвольное допущение — это сроки. Но и сроки можно уточнить.
Я попытался, основываясь на фактических данных о росте научного оборудования, подсчитать, через какое время наука придёт к Машине Открытий. Получилось, что машина займёт площадь, равную поверхности Ганимеда, не через 150–200 лет, а куда быстрее — уже через полстолетия!
Плюс-минус десять лет…
Несколько слов о любви.
Я люблю фантастику. Люблю по многим причинам, и прежде всего — за силу и смелость мысли.
И я бы просто махнул рукой на идею Машины Открытий, если бы не был уверен, что эта идея нужна фантастике.
Почти столетие фантастика работала по принципу «от идеи фантаста к гипотезе учёного». Так, идея Жюля Верна о полёте в снаряде на Луну дала толчок работам К. Циолковского по ракетным полётам. Теперь положение изменилось. Сначала учёный выдвигает гипотезу, а потом фантаст основывает на этой гипотезе свои идеи. Впрочем, слово «идеи» тут уже не подходит. Не идеи, а иллюстрации. Сначала, например, появилась идея профессора И. Шкловского об искусственном происхождении спутников Марса, а потом — иллюстрирующие её рассказы и повести. Они не развивали первоначальную идею, просто рисовали картинки «на заданную тему».